– Слышали, слышали, еще свежая новость, – с хохотом начал он. – Наши Фауст и Маргарита поссорились не на шутку. У них, говорят, что-то вышло из-за Когана. Оттого и Крюковская больна и за последнее время не являлась в «общество» и не играла. А я-то сожалел об ее болезни, хотел ехать навестить, а оказывается, просто у нее любовная мигрень.Он снова расхохотался.– Нет, господа, это не притворство, – серьезным тоном начал Михаил Васильевич, укоризненно посмотрев на Вывиха. – Мне ее в последний спектакль даже очень жалко было – дрожит вся бедняжка. Дело-то у них должно быть всерьез пошло. Да и напугала же она меня. Входит ко мне в уборную, а меня в это время парикмахер брил. Схватила бритву: – Ах, вот, говорит, чего я все эти дни искала, мне для роли в одной новой пьесе нужно. – А сама смеется, да так нехорошо. – Продай мне, говорит парикмахеру. Я было у нее отнимать, думаю, руку обрежет, а она не дает и хохочет, даже мне от ее смеха страшно стало. – Чего вы, – говорит, – испугались, не зарежусь. – Бросила парикмахеру десять рублей, убежала и бритву с собой унесла.– Не нравится мне, – заметил Городов, – что у нее часто бывают такие странные выходки. Она баба хорошая, только переходы в ней чересчур резки: то уж очень весела, то, думаешь, не святая ли мученица какая?К столу в это время подошел Курский-Петров и уселся на свое место.Марк Иванович с негодованием отодвинул стул и вскочил.– Однако надо выпить!Он быстро ушел по направлению к буфету.Сергей Сергеевич расхохотался.– Ишь, стрекача от меня задает! Знаете, за что меня Вывих не терпит и ругает?– А за что? – спросил Величковский.– Да я уж очень с ним шельмовскую шутку сыграл, – со смехом начал тот. – Был у нас тут в прошлом году один бенефисик назначен, я в ту ночь, около часу, Вывиха здесь же встретил; подлетает он ко мне и спрашивает, хорошо ли прошла пьеса. Я, говорит, не успел быть, а завтра нужно непременно отчет в газете, хоть в нескольких строках, а все-таки дать. Я, не долго думая, возьми да и соври ему, что, мол, прошел спектакль с успехом, только Бабочкин провалил свою роль. Марк Иванович эту самую шутку сейчас же из трактира в редакцию кратким сообщением и отослал, а пьеса эта вовсе не шла – бенефис был отменен. Егоза такую штуку все другие газеты продернули: пишет, мол, о спектакле, которого не было. С тех пор он меня видеть не может…Присутствующие расхохотались. XII. Общее собрание На другой день, к семи часам вечера, собрались приглашенные повестками на годичное собрание «общества поощрения искусств», как исполнители действительные, так и почетные.Громадное помещение «общества», находившееся на одной из бесчисленных набережных Петербурга, было уже переполнено массой публики, прослышавшей, что заседание будет бурное. В одной из зал, предназначенной в обыкновенные дня для танцев, стоял громадный стол, или, лучше сказать, несколько приставленных друг к другу столов, покрытых зеленым сукном; кругом были расставлены стулья, а в середине находилось председательское кресло.Несмотря на то что бы уже девятый час, эта зала была пуста. Заседание еще не открывалось – ждали приезда Владимира Николаевича Бежецкого.Публика и члены, среди которых были и знакомые уже нам Величковский, Городов, Бабочкин и Петров-Курский бродили и занимали столики в буфетных залах. Компания, которую мы видели накануне в «Малом Ярославце», сидела и теперь за одним столом. Рядом с Величковским была на этот раз и его племянница Marie.Дядя не сводил с нее глаз.– Не озябла ли ты, Marie? – заботливо временами спрашивал он.– Нет, дядя, merci, – отвечала она.– Однако, господа, мы здесь говорим, пьем и едим, – возвысил голос Городов, – а о деле, для которого собрались, мало думаем. Надо решить! И на что это похоже – все собрались, а председателя нет. Заставляет себя дожидаться. Странно что-то. Я бы уже этого не дозволил себе на его месте. – Он встал и подошел к сгруппировавшимся посреди залы.Среди последних были: Исаак Соломонович Коган, архитектор Алексей Алексеевич Чадилкин, мужчина чрезвычайно высокого роста с окладистой черной бородкой.К этой же группе подошла только что приехавшая в сопровождении Дудкиной, Надежда Александровна Крюковская.С ней рядом шел Петров-Курский.Он заметил ее, когда она входила в двери, раньше всех и поспешил к ней навстречу.– А наконец-то наше красное солнышко проглянуло. Надежда Александровна, здравствуйте! Как здоровье? Мы так за вас боялись.– Здравствуйте, Курский! – подала ему руку Дудкина.Тот пожал ее.Крюковская была бледна, но, видимо, старалась казаться веселой.– Мега, я здорова, – засмеялась она в ответ на вопросы Сергея Сергеевича, тоже подавая ему руку, которую он почтительно поцеловал. – Разве стоит за меня бояться, мне никогда ни от чего ничего не делается и ничто не пробирает, точно я заколдованная. Даже досадно. А, может быть, кошачья натура, – с новым смехом добавила она. – А вы как тут без меня живете, хорошо ли себя ведете себя, мои милые дети…Они подошли к группе. Она и Дудкина начали здороваться с присутствующими.– Да не совсем хорошо! – ответил за всех Сергей Сергеевич.– Вероятно, все об искусстве заботитесь, которого нет… – расхохоталась она.– Ай, ай! Разве можно так говорить. Смотрите, старшие услышат.– Что же тут такого? Я говорю правду.– Правду-то, правду, только мне странно это от вас слышать…– Почему странно, когда это правда? Разве вы думаете, что я должна кривить душой?Она расхохоталась почти истерически.– Так очень ошибаетесь. Я всегда говорила и буду говорить, что дело искусства не может быть там, где люди о нем не думают, а у нас каждый думает только о себе, о своих трактирах, именинах, пирогах и ужинах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34