Вечно только одного веселья хочется… Ну, да ты у меня не увернешься, я тебя…Она не окончила фразы, так как в кабинете появился Аким с кофеем, который он и поставил на стол.Надежда Александровна отошла от Бежецкого и присела к столу.Аким не уходил. Он остановился у притолоки, молча улыбался и покачивал головой.– Эх! – укоризненно произнес он наконец.– Что тебе надо? Чего ты выпучил бельмы? Пьяница! – обернулся Владимир Николаевич.– А то и надо! – передразнил его тот.– Хорошенько его, барышня, – обратился он к Крюковской, – а то у барина глаза-то больно завидущи. Чтобы эта тут вертихвостка, с позволения сказать, не шлялась.Надежда Александровна улыбнулась.– Бесстыдники! Право бесстыдники? – добавил Аким уже по адресу Бежецкого. – Ишь какая у нас с вами краля, а вам все мало.Он мотнул головой в сторону Крюковской.– Молчи ты, пьяная физиономия! – засмеялся Владимир Николаевич. – Что это ты врешь? Ступай вон, старая бесхвостая сова.– Я и пойду. Чего вы ругаетесь-то! Опять за сову принялись. Это за то, что я правду сказал. Спасибо, всегда так надо. Ступай, мол, старый пес, вон. Вас же жалеючи говорю. Что? Аль опять захотелось по старому, бабе в лапы попасть. Опять пойдет, как бабье одолеет: Аким, Аким, денег надо, а я вот тогда и не пойду искать и не пойду…– Да оставь, старый черт! Не ворчи. Убирайся вон.– Всегда так, как начнешь правду говорить, все вон да вон, – продолжал говорить Аким, уходя из кабинета.– Видишь, я права, – с жаром начала Надежда Александровна. – Я при Акиме сдержалась, но теперь прямо скажу, что этого выносить не стану и при себе терпеть другую женщину не буду. Я тебе не жена и терпеть не обязана. Если ты осмелишься и я замечу – сейчас же брошу тебя. Что это за бесстыдство! Но помни, я тебе еще и отомщу за себя. Жестоко отомщу!В тоне ее голоса звучала решимость.Владимир Николаевич, видимо, струсил.Он подошел к ней и начал ее успокаивать, стараясь с деланной улыбкой заглянуть ей в лицо.– Ну, полно верить этому дураку, Надя, – поцеловал он несколько раз ее руку.Она не отнимала руки, но молчала.– Пожалуйста, не сердись. У меня к Щепетович еще не может быть никакого чувства. Я ее в первый раз и увидал сегодня.– Знаем мы «в первый раз», – вскинула она на него глаза. – Уж ты мне тоже, пожалуйста, розовый вуаль на глаза не надевай, я и так умею различать предметы. Знаю твой вкус: пришел, увидел, победил. И чем скорее и новее – тем милее и вкуснее. Настоящий гастроном в этом отношении: непременно переменное кушанье надобно. А Щепетович, я знаю давно, какая она птица. У Наташи Лососининой отбила мужа, он даже ей в то время нужен не был, другой был при ней, так только, чтобы отбить.– Удивительно у вас, у женщин, в этом отношении феодальные закостенелые понятия, эгоизм какой-то, – отвечал он со смехом и начал ходить по кабинету. – Почему непременно, если любишь женщину, надо отказаться от жизни и не сметь подумать о другой женщине? Отчего не пользоваться и не наслаждаться всем, что встречается на пути хорошего? Приятнее, веселее бы всем жилось. Зачем друг друга стеснять и лишать свободы? И мужчины, и женщины – живые организмы, живущие своей жизнью, а не вещи, которые могут быть чьей-нибудь собственностью. Нам, детям девятнадцатого века, крепостничества не надо и мы его не терпим, во всем должна быть свобода – это знамение времени.Он остановился перевести дух.Она задумчиво глядела на него.– Да и, вообще, мне кажется, – продолжал он, – притворяться и лгать в этом отношении очень гадко; я этого не могу. Чем я виноват, что меня прежде влекло, а теперь влечение прошло? Влечение и хорошо только тогда, когда естественно, да иначе оно и не может существовать, его вызвать насильно нельзя. Ну скажи, по совести, что в таком положении делать? Как тут быть?Он остановился перед ней и глядел вопросительно.– В теории, пожалуй, я с тобой согласна, – медленно начала она, – притворяться и лгать гадко, и насильно мил не будешь. Ты спрашиваешь меня, как тут быть? Я тебе ответить на это не сумею, сама в тупик становлюсь. Я чувствовать так не умею и для меня это непонятно.Она провела рукой по лбу, как бы сдерживая наплыв мыслей.– Только… если бы это случилось… Тяжело думать, – с расстановкой добавила она после некоторого молчания.В голосе ее слышались ноты безысходной грусти.Он тоже казался сосредоточенным.– Да. Это не разгаданная загадка и не думаю, чтобы кто-нибудь разгадал ее непогрешимо верно, – серьезно сказал он.Воцарилось молчание.Она сидела, бессознательно глядя в пространство.Он продолжал нервно ходить взад и вперед по кабинету.– А потому и будем жить, пока живется, – начал он первый, подходя к ней и целуя ее в голову. – Ну, что задумываться! Перестань. Улыбнись.Она горько улыбнулась.– Вот так-то лучше, – он снова поцеловал ее.Она схватила его за руку.– Ах, Володя, иногда мне кажется, что я счастлива, близка к твоей душе, а порой я с ужасом убеждаюсь, что между нами есть что-то недоговоренное, что мы далеки и не понимаем друг друга.– Надя, Надюша моя, я бы рад душой сам, если бы мог перемениться, но сорокалетнее дерево, если оно росло криво, перегнуть и выпрямить невозможно, а потому и мне изменяться трудно. Люби меня такого, какой я есть, а сделать меня нравственным вряд ли тебе удастся. Слишком поздно мы встретились с тобой, и ты напрасно взялась за это.Он снова уселся в кресло.– А как бы мы могли быть счастливы, – мечтательно, почти шепотом начала она, – каждая мысль пополам, – полным человеческим, сознательным счастьем.Она смолкла на мгновение.– А такого счастия, что у нас счастьем называется, я никогда не хотела и теперь не хочу, – вдруг возвысила она голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34