– Ладно!– А теперь и поздниться стало… по домам пора.Друзья расстались.Летние сумерки стали сгущаться.Расставшись со своим другом, Семен Иванович долго ходил по опустелому двору.Рой тревожных мыслей теснился в его голове.Он чувствовал, что был не искренен с Максимом и покривил душой сказавши, что равнодушен к женщинам вообще.Еще третьего дня он имел полное право сказать это, но вчера, прогуливаясь по Слободе, он встретил кибитку, в которой видал такое женское личико, что остановился как вкопанный, и сердце его усиленно забилось…Это и была племянница Горбачева.Когда Максим упомянул о ней, Семен Иванович почувствовал, что сердце его томительно сжалось…Он понял всем своим существом, что это была она. Завтра он снова увидит ее? VII. Первая любовь Обедня в соборе Богоматери окончилась.В Александровской слободе господствовали воскресное оживление, исключая Купеческую улицу, которая казалась сравнительно пустынною.Купеческие лавки и лабазы, все без исключения были заперты.В то время на Руси казалось дико даже возбуждать вопрос о праздничном отдыхе; праздничный день в ту далекую от нас эпоху был на самом деле праздником, то есть днем, посвященным Богу, а не людям.Даже иностранные купцы, «басурмане», как их называл народ, подчинялись этой силе народной набожности, да и не осмеливались, боясь взрыва негодования народа, заняться торговлей в воскресенье или в праздник.Сила веры была крепка на Руси.Был первый час после полудня.В доме Федосея Афанасьевича Горбачева трапезовали.За столом, уставленным всевозможными праздничными яствами и питиями, начиная с пирогов и кончая квасами и крепкими медами, восседала вся многочисленная семья Горбачева: сам с самой, пять дочерей и три сына; старший, как мы знаем, остался в Новгороде.В описываемое же нами воскресенье семья эта увеличилась еще прибывшей за два дня перед тем из Новгорода племянницей Федосея Афанасьевича, хорошо знакомой нам Аленушкой.Последняя сидела рядом с младшей дочерью Горбачева Настей и кушала, заметно, очень лениво.Вообще, она чувствовала себя с самого дня своего приезда в слободу не по себе.Что случилось с ней, она не ведала сама.И случилось-то так невзначай, неожиданно.С какою радостью, с какими веселыми мыслями ехала она в Александровскую слободу, – эта радость немного омрачилась разлукой с отцом, – сколько надо было ей порассказать Насте о происшедшем за время отсутствия последней из Новгорода, какой короб новгородских новостей везла она для дяди и тетки, а приехала и сделалась вдруг грустной, сосредоточенной, почти немой.Какая же тому была причина?Елена Афанасьевна и сама не знала ее, хотя с каким-то испугом о ней догадывалась.Не ускользнуло это расположение духа Аленушки от старших, не ускользнуло оно и от ее подруги – Настасьи Федосеевны.На расспросы первых и даже на расспросы своей любимой няньки, Агафьи Тихоновны, Елена Афанасьевна отвечала уклончиво, ссылаясь на нездоровье, и лишь допытыванье Насти сломило упорство, и Аленушка, упав на грудь подруги, сквозь слезы прошептала:– Сглазил, видно, меня… он…– Кто он? – удивленно спросила Настасья Федосеевна.Это было в субботу. Молодые девушки сидели вечером в комнате Насти.– А вечор, как въехала я в слободу, на грех из кибитки выглянула, а по дороге навстречу парень идет в чудном, расписном кафтане…– Опричник? – вспыхнула Настя.– Должно быть, из них… Глянула я на него и индо похолодела вся, никогда допрежь такого красавца не видывала; русые кудри, из лица кровь с молоком, высокий, статный, а глазищи голубые так в душу мне и вперились… Зарделась я, чую, как кумач, и почуяла тоже, что посмотрела на него я тем взглядом, что доселе на добрых молодцов не глядывала… Да и он остановился как вкопанный и смотрит на меня, глаз не спускаючи…– Кто же это был? – раздумчиво заметила Настя.В ее голове мелькнула ревнивая мысль, что это Максим Григорьевич, красноречивые взгляды которого по ее адресу не остались ею не замеченными, и хотя она была к нему почти равнодушна, но все же предпочтение, оказанное им другой, заставило в ее сердце шевельнуться горькому чувству.Ей даже показалось, что она сама любит Максима.Такова от веки веков логика женского сердца.Описанный Аленушкой портрет, впрочем, не совсем походил на оригинал, и молодая девушка успокоилась и даже почти радостно воскликнула:– А!..Она догадалась, кто был попавшийся навстречу ее подруге опричник.Елена Афанасьевна не слыхала этого «а!» Она сидела, задумавшись, и после довольно большой паузы отвечала:– Мне почем знать, кто это, но только вот уже третий день, как стоит он предо мной, как живой, и не могу я выгнать образ его из моей памяти девичьей… Сглазил он меня, говорю, сглазил…– Не глаз это, Аленушка… а любовь… – вдумчиво, серьезным тоном объявила Настя.– Любовь… – машинально, с недоумением повторила Елена Афанасьевна.– Да… Может, это Бог тебе у нас суженого на дорогу выслал…– Это опричника-то? – с каким-то почти священным ужасом воскликнула Аленушка.– Что ж, что опричник… Такой же человек, слуга царев… есть между ними охальники, разбойники, да не все… Отец многих из них очень жалует, да и все здешнее купечество… Поведаю уж я тебе тайну мою, я ведь знаю, кто это с тобою встретился…– Знаешь! Кто? – встрепенулась Елена Афанасьевна, охотно согласившаяся с подругой в мнении об опричниках.«Что же, на самом деле, не все же душегубцы и кровопийцы, больше, чай, сплетни об них плетут», – пронеслась в ее голове.– Это царский стремянной, Семен Карасев.– Царский стремянной?.. А ты почему это знаешь? – воззрилась на нее Аленушка.– Это-то и тайна моя, которую я тебе поведаю… К тятеньке ходит тут опричник один и тоже таково ласково на меня погладывает…– Ну…– Да… из себя тоже красивый парень… на твоего похож, а твой-то его приятель… тоже, как мы с тобой, водой не разольешь… Не раз я его с ним видывала из окна горницы… как ты рассказываешь, так вылитый…– Что ж ты его, твоего-то… любишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24