Узнавши ближе своих товарищей, он, по своей честной и прямой натуре, отшатнулся от них и сблизился с Максимом Скуратовым, тоже отдалявшимся от своих буйных и неразборчивых в средствах к достижению желаний товарищей.Сближение между сынов любимца государя и простым опричником-ратником произошло, впрочем, после случайного повышения последнего по службе и назначения его в царские стремянные.Случилось это повышение следующим образом.Семен Карасев отличался необычайной смелостью и отвагой и страстью к охоте за дикими зверями.Царь тоже любил охоту и звериные потехи, для которых около главного царского крыльца было даже отведено место, огороженное надолбами и обтянутое канатом.На крыльцо выносилось кресло для царя и начиналась потешная травля, для которой зачастую брали медведей от вожаков, в то время сотнями водивших ученых медведей по городам и селам.Травили зверей между собой; но раз донесли царю, что опричник Семен Карась вызывается один потешиться со зверями.Царь, соскучившись однообразием слободских удовольствий, радостно ухватился за эту мысль, и назначил новую потеху на Покров.Это было в начале сентября 1566 года.Праздник Покрова удался в этот год на славу. Лето и осень в том году были замечательно теплы, и легкая прохолодь в воздухе к полудню стала менее заметною при наступлении полного затишья.Обычный полуденный сон прервали в слободе на этот раз в два часа звоном колокола. Государь не замедлил выйти из палат и сел на свое место на крыльце. Зурны и накры Так назывались музыкальные инструменты того времени (прим. авт.)

грянули в лад, и звери, спущенные вожаками, пустились в пляс.Мгновение – и, размахивая шелковой золотошвейной ширинкой, выскочил в красном кафтане весь бледный Карась и принялся вертеться и заигрывать со зверями под усиленный гул зурн и гудков.Вот он, оживившись и пришедши в дикое исступление, начал крутить и повертывать зверей, рык которых, казалось, производил на него подстрекающее действие, умножая беззаветную отвагу.Движения в поднятой зверьми пыли и подскоки человека, крутящегося в общей пляске, обратились наконец в какое-то наваждение, приковывая неотводно глаза зрителей к кругу, откуда раздавались дикие звуки и виднелось мелькание то красных, то бурых пятен.Зурны и накры дули в перемежку, а из круга зверей раздавался бросающий в дрожь не то шип змеиный, не то свист соловьиный, то усиливаясь, то дробясь и исчезая, как бы теряясь в пространстве.Время как будто бы остановилось. Оно казалось одной минутой и вместе с тем целой вечностью от полноты ощущения, не выразимого словами.Удар колокола к вечерне был как бы громовым ударом, рассеявшим чары.Царь встал, улыбающийся, довольный.Лица опричников тоже сияли отчасти от полученного удовольствия, отчасти в угоду царю.Царь подозвал к себе Семена Карасева.– Исполать тебе, детинушка!.. Показал ты нам этакую хитрость-досужество, каких с роду люди не видывали, опричь твоего дела… Жалую тебе моей царской милостью, отныне будешь ты стремянным моим.Царь протянул руку Карасеву.Тот трепетно прикоснулся губами к царевой руке.Среди опричников пронесся завистливый гул.Так произошло повышение Семена Карасева.Вскоре так случайно возвысившийся опричник сошелся с сыном Малюты.Вернемся ж, читатель, к этим друзьям, расхаживавшим, обнявшись по дворцовому двору в июльский вечер 1568 года.– Так ты говоришь очень она хороша? – спрашивал шепотом Семен Иванович Михаила Григорьевича.– И не говори; так хороша, как ясный день; косы русые до колен, бела как сахар, щеки румянцем горят… глаза небесно-голубые, за взгляд один можно жизнь отдать… Да ужли же ты не встречал ее на Купеческой улице…– Может, и встречал… – небрежно уронил Семен Иванович, – да ты знаешь, не охоч я до девок, да до баб…– Знаю, знаю, ты у нас красная девушка, но погоди, придет и твой черед… Я тоже самое не охоч был… да сгубила меня теперь красная девица… и днем наяву, и ночью во сне… все передо мной стоит она, ненаглядная…– Да кто она, ты не сказал, да и мне невдомек спросить было…– Разве не сказал я тебе… Федосея Афанасьевича Горбачева дочь… Настя… Настасья Федосеевна… – поправился Максим Григорьевич.– Тебе-то как довелось с ней познакомиться?.. – спросил Карасев.– Я с ней не знаком, со стариком отцом сошелся, полюбил он меня, а ее так мельком видал, поклонами обмениваемся… – со вздохом произнес Скуратов.– Что же зеваешь… сватай… а то как раз за какого-нибудь купчину сиволапого замуж выйдет.– Хорошо тебе говорить сватай… Во-первых, отец на дыбы встанет, ведь он все боярством бредит… да на него бы не посмотрел я… но не отдадут за меня, да и сама не пойдет…– Это за тебя-то? – даже воззрился на него Семен Иванович.– Да, за меня… за сына Малюты… – с горечью произнес Максим Григорьевич.Карасев посмотрел на друга, но не ответил ничего.Наступило минутное неловкое молчание.Первый прервал его Карасев.– Покажи мне все же твою красавицу-то…– Изволь, не потаю… мне все равно не видать ее как своих ушей…– Да ты что это… я отбивать не стану… не бойся…– Не прогневайся, это я так, к слову… Слышал я, что к Федосею Афанасьевичу племянница из Новгорода гостить прикатила, подруга задушевная моей-то зазнобушки, то вот, бают, красавица-то писанная… Смотри, как увидишь, как раз до баб охоч станешь.– Ну, это навряд… Меня-то скоро не проберешь… – усмехнулся Семен Иванович.– Смотри, не зарекайся… я тоже, брат, так думал, да вот…Максим Григорьевич не докончил и переменил разговор.– Так завтра и пойдем к Горбачеву… благо воскресенье… после обедни к нему и нагрянем… Ладно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24