О себе она ничего не писала: для того, что с ней произошло, слов не было, а все остальное не имело значения.
День за днем она сидела в библиотеке совсем одна, и мысли ее снова и снова возвращались к ужасам той ночи, и каждый раз перед ней вставал вопрос, на который не было ответа: что же дальше?
Самоубийство? Если бы можно было сразу… Отец так страдал, умирая. А кроме того, умереть — значит, оставить без всякой защиты Эльси — хорошенькую Эльси, которой едва успело исполниться шестнадцать лет и которую она обещала оберегать. Но оставаться в этом доме…
Уйти некуда. Ни денег, ни друзей… Правда, есть леди Мерием. Она добра… но глупа. И хуже того — любопытна. Легче умереть, чем рассказать кому-нибудь об этом.
Она попробовала читать. Одну за другой она брала книги, которые чаще других читала отцу и любила ради него — да и ради них самих, — и ставила их обратно.
Пресные, поверхностные, бесполезные. Утонченные девы Горация, Лисиди Титир с их тростниковыми свирелями. Астрофель и Стелла, Окассен и Николет какая все это чушь, какая чушь.
Но чтобы не сойти с ума, надо читать. Ее взгляд упал на запертый шкаф.
Отец доверил ей все свои ключи, но много лет тому назад попросил не читать книг, хранящихся в этом шкафу. «Это знаменитые книги и по-своему очень значительные, но ты их не поймешь, и, кроме того, в них есть много безобразного, вредного для тебя».
Защищать ее от «безобразного»! Что же, если ей известно еще не все безобразие мира, то чем раньше она узнает остальное, тем лучше.
Она открыла дверцу и пробежала взглядом по незнакомым названиям. Одно из них заставило ее удивиться.
«Путешествия Гулливера»! Как очутилась здесь эта детская сказочка?
Когда она была еще совсем маленькой, отец сажал ее к себе на колени и читал ей смешные истории о лилипутах и бробдингнегах. Но здесь есть какое-то продолжение. Что такое Лапута? Она начала читать — сначала рассеянно, но скоро уже горько смеясь над философами и их хлопальщиками. Она тоже спала до тех пор, пока ее как следует не хлопнули. Но теперь она проснулась.
Затем она дошла до йеху, и внутри нее что-то поднялось, салютуя.
Так вот наконец правда, обнаженная, ужасная, омерзительная — но правда.
А она-то думала, что познала зло. Неужели все люди такие, как мама?
А она сама — какова она на самом деле? Даже а ее отце когда-то жил йеху, — иначе как можно объяснить ее появление на свет? Йеху призывает йеху-и возник новый йеху. Сколько порочной материнской крови течет в ее жилах?
На что намекали эти женщины в тот день, когда она, проходя мимо окна, услышала, как они издеваются над ревностью мамы?
«Доре долго его не удержать».
"Разве только она докопается до чего-нибудь, за что ссылают в колонии.
В таком случае она, конечно, сможет его припугнуть".
Припугнуть?
Она принялась рыться в юридических книгах своего деда. Отчеты об уголовных процессах, в которых она вначале просто ничего не понимала, постепенно становились все яснее. После долгих недель терпеливого труда и обдумывания улик она скроила для своей матери лапутянский костюм — очень логичный, но совсем не по фигуре. Она сделала только одну ошибку, объяснявшуюся отчасти ее молодостью и неопытностью, а отчасти непрерывным анализом тонкостей латинской грамматики, — но ошибку роковую: она приписала бестолковой Доре Карстейрс безжалостную ясность и логичность собственных рассуждений.
Насилие над несовершеннолетней. Да, и особенно если несовершеннолетняя — virgo intacta и падчерица насильника. Кроме того, это было бы сочтено кровосмешением. Если донести на того, кто совершил подобное насилие, его наверняка сошлют в колонии.
— Я думала, что у тебя хватит ума, чтобы…
— Эта кошка вцепилась мне в глаза…
Значит, мама так рассердилась потому, что он потерпел неудачу.
Наверное, она нарочно уехала в Лондон, чтобы дать ему возможность воспользоваться удобным случаем, а потом. угрожать доносом. Он сразу стал бы ягненком.
Самка йеху устроила западню своему самцу, сделав приманкой собственного детеныша.
Не успел еще сойти последний синяк, как начался лондонский сезон. Дебют Беатрисы в свете был очень неудачным. С нее сняли ее дешевый старенький траур и, облачив в белое одеяние выставленной на продажу девушки из хорошего круга, принялись таскать по балам, но надежда, что кто-нибудь женится на ней прежде, чем все растущая скандальная репутация семейства Карстейрс лишит ее доступа в приличное общество, с каждым днем становилась все меньше.
Она знала, что леди Мерием старается найти ей мужа. Если ей сделают предложение, она должна будет принять его, каков бы ни был жених, должна будет заключить сделку: ее тело — для удовлетворения его похоти, его дом чтобы укрыть ее и, если возможно, Эльси. Брак-это отвратительно; но ведь вся жизнь отвратительна. И кто она такая, чтобы жаловаться на осквернение, когда оскверняется все? Очевидно, тому, кто создал мир, это нравится. Тоже йеху, только побольше .
Но женихи все не являлись. Да и понятно. Она не была ни богата, ни особенно красива, и нашлось бы много девушек не старше и гораздо привлекательнее ее, на которых можно было жениться, не рискуя тем, что тебя заставят платить карточные долги Карстейрса. Люди сторонятся девушек с такой родней.
В последнюю минуту ее познакомили с Генри. Для йеху он был не так уж гнусен. Он не ухмылялся плотоядно, как тот человек, который пытался поцеловать ее в оранжерее леди Мерием, и говорил о коровах и траве, вместо того чтобы рассыпаться в сальных комплиментах.
Потом он вдруг уехал — несомненно, полный отвращения. И не удивительно.
Весь вечер мама бушевала, рыдала и бранилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141