— Ты хоть закуси, - мама протянула ей сырную слоенку.
Ричи с мальчишками тети Стай бесились в спальне - отсюда было слышно.
— Ивик, на-ка, возьми! - вдруг окликнул ее папа. Подал ей клори.
— Ивик у нас гэйна, - с гордостью сказал он, - а гэйны все талантливые. Давай, Ивик, сыграй что-нибудь!
Ивик взглянула на отца. Ей показалось, что она впервые его видит. Смешные залысины на лбу, длинный нос с бородавкой, очки. Какой он, в сущности, милый и хороший человек!
Но все затихли и смотрели на свою гэйну. Ивик смутилась, опустила голову. Пальцы привычно пробежали по струнам. Что спеть-то? Бой на синей реке… Любовь моя, пока мы вдвоем… Нет, все это не подходит. Ивик перебирала в памяти разные песни - вроде так много их, а что выбрать? Вдруг ей в голову пришла старая песенка.
Как-то в пути, темнотою измучен,*
Песенке, песенке был я научен,
Песенке в несколько строк.
Чтоб напевать по пришествии тени,
В ветре хотений, в тумане смятений,
Падая с ног…
Кто не умрет, тот в Тебе не родится,
Зернам бояться ли тьмы?
В меленке черной
Мелются, мелются бедные зерна,
Мелется, мелется Божья пшеница,
Мелемся мы.
Песня понравилась. Но больше петь ее, слава Богу, не просили. Взрослые разговаривали о чем-то своем, Ивик убрала клори. Мама придвинулась к ней.
— Ты чего, мам? - спросила девочка. Мама была какая-то непривычно тихая. Другая. Хотя за эти дни она уже успела пару раз выступить в своем любимом стиле и по-прежнему порывалась опекать дочь.
— Доченька, ты так изменилась.
— Ну… я расту, наверное.
— Но у Ани было не так. Совсем не так. Когда она училась в Академии, она очень скучала по дому. Приезжала, и мы с ней обнимались… Она была такая домашняя. Уже потом, когда вышла замуж, она повзрослела. А ты… тебе еще только тринадцать. Ну четырнадцать. Что там делают с вами в этом квенсене? Ивик… скажи честно - вы уже участвовали в боях?
— Нет. Честно, нет.
"Но ведь будем", подумала Ивик. И что она скажет тогда?
Стали бить часы. Все подняли бокалы, встречая новый год. Ивик снова, как в детстве, ощутила бесконечное удивление. Вот сейчас, в этот миг ей волшебным, непостижимым образом становится четырнадцать. И Дане, Ашен, Чену, Марро, Скеро - им всем теперь четырнадцать. А Ричи семь. Только малышка Шина на руках тети Стай еще не так уж выросла, до трех лет ведь считают только месяцы. А все дейтрины становятся в один миг старше на год. Как это может быть, Ивик никогда не понимала. Впрочем, и сам момент Смены Года - вот был один год, и раз - уже другой - тоже всегда ее очаровывал и был совершенно непонятен. В этом есть какая-то тайна! Ивик быстро выпила свой бокал.
Свечи озаряли лица. Большой свет выключили, и огоньки плясали, отражаясь в глазах, в стеклах папиных очков, в посуде. Ивик почувствовала себя странно. В первый раз она смотрела на своих родных как бы со стороны. И со стороны они были милыми, очень милыми. Толстенькая тетя Стай с младенцем на руках. Бабушка с седой косой, закрученной на затылке. Дед, высокий, очень худой, с почти лысой головой, он смеялся и что-то громко говорил, держа в руке полупустой бокал. Мама - тщательно одетая, с тщательно закрученными и подкрашенными темными волосами, в косметике, выглядящей почему-то чужеродно и трогательно, в сочетании с "гусиными лапками" у глаз и дряблой уже кожей на шее. Папа… Да ведь это и есть Дейтрос, подумала Ивик. Он очень маленький. Мой. "Моя планета так мала". Все они выжили когда-то и продолжают выживать и сейчас. Ей вдруг захотелось плакать от странного, щемящего чувства.
— Ивик, ты покушай еще, ты так похудела, - мама стала подкладывать ей еще салата, - давай-давай, покушай!
Обет гэйна приносили по традиции на втором курсе. Не случайно.
Принесение обета было делом, в общем, довольно муторным и растягивалось на неделю - потому что второкурсников много, а обет приносит каждый индивидуально. До сена иль Кон очередь дошла уже на второй день. Во дворе построили несколько сенов, приносящих обет сегодня, а также старшие сены, которые курировали младших. Шел снег, поэтому для богослужения во дворе установили навес.
Как обычно, во время службы Ивик витала мыслями где-то далеко. Никогда не удавалось сосредоточиться. Вообще молиться она могла по-настоящему только одна, и только когда есть настроение. А оно бывает редко. В основном, когда уже совсем с ног падаешь.
Потом квиссаны один за другим стали подходить к знамени, установленному рядом с большим Распятием и бормотать слова клятвы. Ивик почти ничего не слышала. Потом очередь дошла до нее, и она вдруг испугалась. Испугалась так, что даже руки и ноги стали чужими, и она едва не споткнулась, выходя из строя. Отработанные навыки все же спасли, кое-как она дошагала до знамени. И здесь только, когда сердце немного отпустило, на Ивик вдруг навалилось осознание - того, чего, собственно, она боялась.
"Обратного пути нет".
Может быть, это было глупо, нестерпимо глупо, но Ивик четко ощущала - обратного пути не будет. Произнесенные слова что-то изменят, окончательно и бесповоротно. Отнимут у нее возможность выбора. То есть, конечно, предать можно, это можно сделать всегда - только это будет предательство. Со всеми вытекающими для души последствиями.
Нежный алый шелк знамени касался ее лица.
— Я, Ивенна иль Кон, - начала она дрожащим голосом, - перед Богом-Отцом всемогущим…
…собственно, уже поздно. Выбор она сделала давно, вцепившись руками в красную ленту, сползающую с плеча. Правда, тогда она даже не представляла - ЧТО ей придется выбирать…
— …в верности моей Родине, Дейтросу. Клянусь всегда следовать учению святой Церкви, строго выполнять законы Дейтрийского сообщества, требования уставов гэйна, приказы…
Колени Ивик дрожали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126