Юлиан со мной. Мой любимый. Мое счастье.
И опять - не так, как раньше.
Раньше, рядом с Йэном, зрение становилось острее. Я четко видела верхушки деревьев в лазури, и слух тоже - я различала неслышный ультразвук в пении птиц, мир становился объемнее, полнее, радостнее. Казалось - оттолкнись ногой от земли, и взлетишь.
Вспоминать об этом не хочется. Все это оказалось ложью.
Сейчас я не вижу мира, не слышу птиц. Все, что я чувствую - струящееся тепло, такое родное, такое блаженное. Весь мир заслонило лицо Юлиана. Все ощущения - тепло его руки. Я живу только им. Только в эти блаженные минуты его присутствия. Беседка. Но она больше не причиняет мне боли, и эта надпись на мокром от истаявшего снега столбике - "Маркус + Рита" - ни о чем мне больше не говорит. Юлиан приближается ко мне, и вот я уже в нем, и он во мне, наши губы - единое целое, мир медленно переворачивается. Голова кружится, но мои пальцы вцепились в тонкий изрезанный столбик беседки, словно он еще может чем-то помочь, спасти… от этого сладкого и неминуемого, от этого добровольного моего падения… да почему падения?
В любви нет греха. Сам Спаситель прощал женщин, которые любили. Ведь это же любовь… не знаю… во всяком случае, я же люблю Юли… Его руки движутся под моим спарвейком, под скетой… Они нежно стискивают мои… это очень приятно, но думать об этом - противно. И они проникают ниже. Лучше не думать, совсем… Мне нестерпимо стыдно. Так стыдно, что никакого удовольствия нет… Юлиан совсем близко, он так часто дышит. И мне там, внизу, очень холодно. Сзади холодно, потому что он стащил с меня одежду, а ведь сзади ничего, кроме ледяного мокрого дерева. Неужели обязательно это, прямо сейчас и здесь? Ну я понимаю, мы уже неделю почти не… не делали этого. Негде, некогда. В конвиктусе везде люди, в комнате - товарищи. Да, я люблю тебя, Юлиан, но… Я пытаюсь вырваться, пытаюсь что-то сказать. Юлиан нежно сжимает меня и закрывает мне рот поцелуем. Ладно, ладно… я понимаю. Мужчинам это необходимо.
Юлиан стоит, откинувшись на столбик беседки, тяжело дышит, лицо его раскраснелось, ширинка расстегнута. Я поспешно натягиваю одежду, завязываю, застегиваю… Все, слава Богу. Юлиан тоже застегивает ширинку и снова обнимает меня. Теперь хорошо. Теперь все хорошо. Мы стоим обнявшись, как единое целое. Неподвижно. Сквозь нас струится тепло.
— Глупенькая, ты что плачешь?
— Не знаю, - шепчу я. Рука Юлиана стирает слезы с моих щек.
— Мне очень хорошо с тобой.
— Мне тоже, - отвечает Юлиан.
Я могу умереть за это счастье. Мне бы хотелось умереть прямо здесь и сейчас, потому что это и есть счастье, это и есть любовь… И пусть говорят все, что угодно. Они просто ничего не понимают и никогда не поймут.
Мне ужасно нравится Элис Банрай. Я уверена, что она - лучший врач не только детского, но и всей клиники. Да, некоторым она кажется резкой и ехидной, но зато какой профессионал… И как относится к курсантам! Обожаю дежурить с Банрай.
— Дейлори, когда закончите записи, посмотрите в третьей палате, там сегодня поступил мальчик, потом мы с вами обсудим. Его карту пока смотреть не надо.
— Хорошо.
Я поспешно закончила температурную кривую. Вывела данные на печать. Не понимаю, почему обязательно нужно хранить истории болезни в бумажном виде… Ну да, у нас консервативная профессия, но такие-то пережитки зачем? Принтер противно заскрипел. Банрай уставилась в свой монитор, напряженно размышляя над чем-то. Юлиан сказал бы: "если человек, которого вы особенно уважаете, над чем-то глубоко задумался, скорее всего, это раздумья об обеде". Ну да. Но у Банрай вполне может оказаться, что она и в самом деле думает о сложном пациенте. Я сложила отпечатанные листки в папку. Мимоходом глянула в зеркало - что-то странное с лицом, под глазами опять круги, а ведь я выспалась, вроде бы. Поправила круглую врачебную шапочку на волосах - нам на третьем курсе уже можно носить такие. Пошла к третьей палате.
— Кто здесь новенький? - мальчишки резались в незнакомую мне компьютерную стратегию, один из них неохотно оторвался от монитора, подошел ко мне.
— Я.
Больному было лет 12, самый ершистый возраст. Темные хитрые глаза, волосы ежиком.
— Я доктор Дейлори. Мне нужно тебя осмотреть.
Банрай это любит - подсунуть больного, ничего не объясняя. Попробуй осмотреть и самостоятельно поставить диагноз. Но и я люблю такие задачки.
— Как тебя зовут?
— Тимо.
— Раздевайся.
Мальчишка засопел и неохотно стал стягивать больничную пижаму.
— Ты из какой школы?
— Из святого Лоренса.
— А почему сюда попал? Что с тобой случилось?
— Живот болит, - буркнул Тимо.
При внешнем осмотре ничего особенного не было видно, если не считать розоватых подживающих полосок на спине и ягодицах - из деликатности я не стала спрашивать о них, ясно же, мальчишки часто зарабатывают неприятности на задницу.
— Сейчас болит?
— Не, сейчас нет.
— А когда?
— Ну когда поем… не всегда.
Я включила свет. Что-то мелькнуло в темных глазах мальчика. Я подвела его ближе к лампе. Ну точно. Желтоватые склеры. Теперь мне казалось, что и кожа отливает желтизной. Не поймешь по нему - смуглый.
Я порадовалась за себя - не каждый ведь курсант так запросто увидит такую слабо выраженную желтуху. Заглянула в рот - точно, и на слизистых все хорошо видно. Уложила мальчика и стала пальпировать живот. Он запищал. Ну точно, печень увеличена и болезненная. На пару пальцев увеличена.
— Устаешь быстро?
— Не знаю, - сказал Тимо, - наверное.
Больше, правда, мне ничего обнаружить не удалось. Желчный пузырь, кишечник - все в пределах нормы. Заодно я прослушала сердце и легкие, и тоже ничего не нашла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160