— спросил я.— Мы стараемся обходиться минимумом, — очень серьезно ответила она. — Но то, в чем мы действительно нуждаемся, обеспечивает Сорон. И он убедил меня, что будет вполне справедливо, если он возьмет те деньги, о которых ты говорил. Тогда у племени всегда будет заначка на черный день и деньги на еду, одежду и...— На “травку”?Кальвин покачала головой;— “Травку” дает нам Сорон. Мы ничего за нее не платим.— Он не похож на богача, — саркастически заметил я, — но у него, должно быть, не бедные родители.Кальвин нахмурилась, неодобрительно посмотрев на меня.— Его родители умерли, — печально произнесла она.— Где же тогда он берет деньги?— Не скажу, — не слишком уверенно ответила она. — А то еще донесешь копам.— Я адвокат, — с видом оскорбленной невинности сердито возразил я. — И никому не рассказываю о том, что доверили мне мои клиенты.— Ладно. Я думаю — тебе можно... — Она все еще колебалась. — Он продает “травку” и ЛСД ребятам с побережья. И, по-моему, у него есть связи в Сан-Франциско.— А как насчет отравы посильней? — спросил я. — Откуда берется она?— Сорон к ней даже не притрагивается! — пылко воскликнула Кальвин. — Ни под каким видом. Наркотики, которые способны расширить пределы разума, — вроде “травки” или ЛСД — это для нас все равно, что святое причастие. Они позволяют нам постичь более высокий уровень духовного познания. А когда высоты вселенского знания будут достигнуты, то потребность в них и вовсе отпадает. Но героин, морфин и тому подобные наркотики разрушают мозг. Сорон распространяет марихуану и ЛСД потому, что это часть его плана — обратить с их помощью всех к духовной свободе и единению. В этом он видит свой долг, который исполняет вовсе не ради денег. И он ни за что не дотронется до сильнодействующих наркотиков.— Он сам тебе это говорил? — недоверчиво спросил я.— Я знаю, что это так, — гневно ответила Кальвин. — А ты не веришь потому, что не хочешь верить, и потому, что тебе не нравится Сорон. Но он никогда не имел дела с героином. В племени существует табу — никто не употребляет сильнодействующих наркотиков. Поэтому Сорон и хотел прогнать Землянику.Я кивнул. Лично я не считал Сорона этаким ангелом-хранителем соплеменников, хотя, возможно, у меня просто было предубеждение против него. А может быть, такая линия поведения диктовалась лишь соображениями безопасности. Ведь для парня, торгующего наркотой, сидящий на героине наркоман в собственном лагере — риск чистейшей воды. Ясно одно — Кальвин рассказала мне все, о чем знала и что считала правдой.Она едва заметно улыбнулась.— Земляника был по-своему неплохим парнем, и мне очень жаль его, хотя он и не был духовной личностью.— Ну, теперь-то он ею стал; — напомнил я. — И Бегущий Олень тоже.Кальвин непонимающе посмотрела на меня, решив, что ослышалась.— Бегущий Олень, он...— Он мертв. И, судя по всему, смерть наступила от чрезмерной дозы героина.— Нет! — Кальвин прикрыла рукой рот, ее глаза расширились от ужаса. — Это не правда! — выдохнула она. — Этого не может быть! Он никогда не кололся. Он даже не притрагивался к героину. Он просто не мог...— Ты уверена? — с нажимом спросил я. — Он точно не кололся героином?— Нет! Никогда! У него его никогда не было.— Да он бы и не смог скрывать свое пристрастие в тайне, не так ли?— У нас нет секретов друг от друга, мистер Роберте, — широко, по-детски открыв свои ясные глаза, убежденно сказала она. — И, кроме того, здесь, в лесу, мы большую часть времени проводим вместе. Как может кто-нибудь из нас ширяться так, чтобы другие ничего не заметили? О Землянике мы узнали только тогда, когда он повадился бывать в городе. Но Бегущий Олень бывал там очень редко. Он почти все время проводил в лесу.Такие вот дела. Передозировка героина, введенная кем-то неизвестным — или неизвестными, — такой вердикт предварительного следствия вынес суд, состоящий из судьи и присяжных в лице одного-единственного Рэндола Робертса. Теперь оставалось лишь выяснить — как это сделано, почему и кем.— Ну хорошо, давай теперь поговорим о твоем наследстве.— Как ты можешь! Бедный Бегущий Олень! Невероятно, что его не стало! Это просто невозможно!— Он пришел ко мне в гостиничный номер и там умер, — сказал я. Что ж, придется вернуться к денежному вопросу попозже: все равно дело, похоже, шло к тому, что на наследство наложит лапу Сорон.— Кто-то его убил, — с сомнением в голосе хрипло прошептала Кальвин. — По-другому не может быть. Я очень хорошо его знала; он никогда не кололся героином.Я кивнул.— Согласен. Весь вопрос теперь в том, кто это сделал. Тут ты мне должна помочь.— Конечно, если только смогу, — ответила она каким-то отстраненным голосом. — Бедный, бедный Бегущий Олень!— Кстати, почему он пришел именно ко мне в номер? Только ты знала, где я. Это ты сообщила ему?Кальвин покачала головой. В ее глазах отразилось смущение, смешанное с удивлением, а застывший взгляд свидетельствовал о том, что перед моим приходом она накурилась марихуаны.— Я говорила об этом только Сорону, — сказала она. — И больше никому.— Ну ладно. Сейчас ты все равно ничего не сможешь поделать, кроме как постараться обо всем забыть. Тебе есть где лечь и отоспаться?— Мне и здесь хорошо, — пробормотала она. — Какая разница, где находятся наши тела; главное, наш дух свободен для странствий. — Кальвин загадочно улыбнулась.Я оставил ее сидеть в кресле — таком старом, что любой уважающий себя курильщик марихуаны давно бы бросил его в огонь, — и парить в эмпиреях, где она, возможно, отыщет контакт с бессмертной душой Бегущего Оленя.Гостиная заканчивалась коридором, в который выходило несколько комнат с распахнутыми настежь дверями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38