Ни один из гонцов, посланных из города, не возвратился, не было ничего верного и известного, кроме все возраставшего и свирепствовавшего бедствия. Сегодня слегла и Варвара: она жаловалась на слабость и отвращение ко всякой пище.
Тогда Мария вспомнила о жареных голубях, которые приносили такую пользу покойной Лизочке, и отправилась к музыканту спросить, не решится ли он пожертвовать еще одним из своих любимцев для ее золовки.
Марию приняла мать Вильгельма. Слабая и усталая, она сидела в уютном кресле. Она могла еще ходить, но от всех этих беспокойств и недоедания руки ее начали как-то странно трястись. В ответ на просьбу Марии она покачала головой и сказала:
— Спросите его самого! Он должен держать своих птиц взаперти, потому что, покажись они в воздухе, их тотчас же застрелят проголодавшиеся бедняки. Осталось всего три! Остальных взяли с собой гонцы, и они не возвратились. Слава Богу! Пусть жирок, который у них еще остался, лучше попадет на блюдо, чем в клюв ястребу! Поверите ли вы? Две недели тому назад он из собственных своих сбережений затратил пятнадцать гульденов за полмешка ячменя, да и то Бог весть, где он еще нашел его! Ульрих! Ульрих! Проведи госпожу бургомистершу наверх к Вильгельму! Вам уж придется подняться, он ждет посланного с гонцом турмана и даже к обеду не спускается вниз. Только вряд ли стоит трудиться! Господи, Господи!
День выдался яркий и солнечный. Вильгельм стоял на своем балкончике и смотрел на юг на зеленую живописную равнину, которая расстилалась перед его глазами. За ним сидел сирота Аллертсона, Андреас. Он писал ноты, но делал это очень невнимательно; окончив строку, он также вперял взоры в пространство, стараясь высмотреть турмана, возвращения которого ждал его учитель. Он казался не слишком истощенным, потому что не одно зернышко из голубиного корма перепало тайно и на его долю в придачу к его скудной порции мяса.
Вильгельм, по-видимому, был настолько же поражен, насколько и польщен посещением госпожи бургомистерши и обещал ей исполнить ее просьбу, но по его лицу было заметно, что ему нелегко было согласиться. Молодая женщина подошла вместе с ним к краю балкона. На юге, там, где глаз встречал обычно одну зелень, он показал ей обширную равнину, подернутую легким туманом. Полуденное солнце, казалось, напоило светом белые испарения, казалось, взбивало и поднимало их своими лучами. Это была вода, ворвавшаяся в прорытые дюны, а черные продолговатые пятна, двигавшиеся у края ее, были, должно быть, испанские войска, принужденные отступить перед надвигавшимся наводнением из отдаленных укреплений, деревень и мыз. Самих дюн видно не было, но суда гёзов уже миновали их. Если бы флоту удалось добраться до Зоетермерского озера, а оттуда…
Вильгельм вдруг прервал свое объяснение, а Андреас вскочил, отодвинул свой стул и закричал:
— Летит! Голубь! Роланд, мой патрон! Вон он летит!
В первый раз Вильгельм услышал из уст мальчика восклицание его отца. Должно быть, он был в очень сильном волнении. Действительно, мальчик не ошибался: точка, прорезавшая воздух и замеченная его зоркими глазами, превратилась уже во что-то продолговатое, в птицу, в голубя!
Вильгельм схватил стоявший около балкона флаг и стал махать им с такой радостью, с какой машет знаменем победитель после выигранной битвы. Вот турман прилетел, опустился, прыгнул в голубятню, и через несколько минут музыкант пришел на балкон с запиской в руках.
— Отцам города! — воскликнул Вильгельм. — Передайте его сейчас же вашему мужу. О почтенная госпожа, завершите то, что начал голубь! Слава Богу, слава Богу! Они уже около Северной реки. Это спасет бедный народ от гибели! И вот еще что: у вас будет жаркое, возьмите-ка и эти зерна. Ячневый суп лучшее лекарство в положении Варвары, знаю по собственному опыту.
Когда наступил вечер и Вильгельм поделился своей радостью с родителями, он велел поймать сизого голубя с белой грудью.
— Убей его где-нибудь на дворе, — попросил он, — я не могу видеть этого!
Андреас скоро вернулся с убитым турманом. Его губы были в крови, и Вильгельм понял почему. Однако он не стал бранить проголодавшегося мальчика, но только сказал:
— Фу, точно хорек!
На следующее утро в самую раннюю пору вернулся второй голубь. Письма, принесенные крылатыми гонцами, были прочитаны у окна ратуши; мужество населения, бывшего уже на краю гибели, вспыхнуло снова и помогло ему переносить самые тяжелые испытания. Одно из писем было адресовано к городскому начальству, другое к Яну Дузе; они были полны твердости и надежды, и принц, верный защитник свободы, друг и вождь народа, принц был снова здоров и полон сил и лично посетил корабли и войска, посланные для освобождения Лейдена. Спасение было так близко, а между тем северо-восточный ветер не хотел перемениться, и вода не поднималась. На крепости и во всех других возвышенных местах толпились горожане, солдаты, члены ратуши и женщины, и все они смотрели вдаль.
Тысячи рук складывались в горячей молитве, все глаза с лихорадочным нетерпением и жгучей тоской были обращены на юг, но граница воды не приближалась, и, как будто в насмешку, солнце весело прокладывало себе путь сквозь туман осеннего утра, ласково согревало прохладный воздух, а вечером отправлялось на покой, сверкая и широко раскидывая свои золотые лучи. Безоблачная синева неба расстилалась над городом, невозмутимая и безучастная, а ночью украшалась мириадами сверкающих звезд.
29 сентября рано утром туман спустился, трава не покрылась росой, а испарения поднялись вверх, удушливый зной сменился свежестью, показалось серое облако, которое скоро окрасилось в мрачный черный цвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106