Тогда он поручил мальчику передать от него горячий привет матери и сказать ей, что ему было крайне необходимо по важнейшему делу отправиться к принцу.
Старая служанка уже вымыла и раздела Лизочку. Она принесла ему ребенка завернутым в одеяло. Он поцеловал маленькую головку, которая улыбалась ему из своей странной скорлупки, прижался губами ко лбу Адриана, велел ему еще раз поклониться матери и поскакал по дороге в Марендорп.
Когда бургомистр достиг Стефаниева монастыря, ему встретились у Рейнсбургских ворот две женщины. Он их не заметил, но младшая откинула на голове платок, посмотрела ему вслед и, крепко сжав руку своей спутницы, негромко воскликнула:
— Это был Питер!
Госпожа Варвара подняла голову и отвечала:
— Хорошо, что я не пуглива! Оставь только мою руку, Мария! Ты говоришь о том рыцаре, что едет там по улице святой Урсулы?
— Да, это Питер.
— Глупости, дитя. У Бурого ноги короче, чем у этого длинноногого верблюда. И к тому же в такое позднее время Питер никогда не выезжает за город!
— Но это был он! — уверенно заявила Мария.
— Сохрани нас, Господи! Ночью и липа похожа на бук. Если он сегодня не вернется домой, славно это будет!
Последние слова вырвались у госпожи Варвары против воли. До сих пор она благоразумно не подавала никакого вида, что догадывается о том, что между Марией и ее мужем не все ладно, и все-таки она отлично понимала, что происходит с ее молодой невесткой.
Это была умная и много испытавшая женщина, которая, разумеется, умела вполне оценить все значение своего брата для общего дела; она шла даже так далеко, что была уверена, что, кроме принца Оранского, ни один человек не был способен довести дело освобождения отечества до желанной цели, исключая Питера; но она чувствовала, что ее брат не прав по отношению к Марии, и так как Варвара была справедливой женщиной, то она молча стала на ее сторону против мужа, пренебрегающего своей женой.
Долго они шли рядом молча. Наконец вдова остановилась и сказала:
— Может быть, принц потребовал Питера к себе! В такое время и после таких ударов все возможно. Может быть, пожалуй, что ты и не разглядела!
— Это точно был он! — ответила решительно Мария.
— Бедняга! — продолжала Варвара. — Тяжела для него будет такая скачка! Много чести, много и тяжести! У тебя нет никакой причины вешать голову: завтра или послезавтра твой муж опять вернется. А я, посмотри на меня, Мария, твердо и прямо, я прохожу свою жизнь и весело делаю то, что должна делать; щеки мои румяны, ем я с аппетитом, а ведь я должна отказываться от самого дорогого. Вот уже десять лет, как я несу свое вдовство, мою Гретхен сосватали у меня на сторону, а Вильгельма я сама послала на море к гёзам. Всякий час может унести его у меня, так как его жизнь сплошная опасность. Что есть у вдовы, кроме ее единственного сына? А я и им пожертвовала для всеобщего дела. Это будет потяжелее, чем отпустить мужа в годовщину свадьбы на несколько часов. Ведь, наверное, он делает это не для своего удовольствия!
— Вот мы и дома! — сказала Мария и ударила молотком. Траутхен открыла дверь, и еще на пороге Варвара спросила у нее:
— Дома господин?
Как она и ожидала, ответ был отрицательный. Адриан передал поклоны отца, Траутхен принесла ужин, но разговор не клеился и не переходил за пределы «да» и «нет».
Быстро проговорив про себя молитву, Мария поднялась и сказала, обращаясь к Варваре:
— У меня болит голова. Мне хотелось бы лечь в постель.
— Иди с Богом! — ответила вдова. — Я лягу в соседней комнате и оставлю дверь открытой. В темноте да тишине приходят черные мысли!
Мария горячо поцеловала свою золовку и легла спать, однако заснуть не могла и беспокойно переворачивалась с боку на бок до самой полуночи.
Услышав в соседней комнате покашливание Варвары, она приподнялась и спросила:
— Сестрица, ты спишь?
— Нет, дитя. Что, тебе нездоровится?
— Нет; но мне так страшно, меня мучают тяжелые мысли.
Варвара сейчас же зажгла ночник, внесла его в спальню и присела на край постели.
Сердце ее сжалось болью, когда она взглянула на юное, прелестное существо, одиноко и печально лежавшее на широкой постели и мучившееся горькой тоской, которая не давала ей заснуть.
Никогда еще она не видела Марию такой дивнопрекрасной. Как ангел печали лежала она в своей белой ночной одежде на белых подушках.
Варвара не могла удержаться, чтобы не отстранить рукой волосы с ее лба и не поцеловать ее слегка зарумянившиеся щеки.
Мария с благодарностью взглянула в ее маленькие светлоголубые глаза и сказала умоляющим голосом:
— Я бы хотела тебя спросить.
— Ну?
— Но ты должна сказать мне честно всю правду.
— Много требуешь!
— Я знаю, что ты справедлива, но все-таки есть…
— Ладно, давай без предисловий!
— Был ли Питер счастлив со своей первой женой?
— Да, дитя, он был счастлив.
— И ты знаешь это не только от него, но тебе говорила это и покойная Ева?
— Да, да, сестрица.
— А ты наверное не ошибаешься?
— Нет, в этом случае, конечно, нет! Но откуда у тебя такие мысли? «Предоставь умершим погребать своих мертвецов!» — говорится в Писании. Ну, повернись же и постарайся заснуть!
Варвара вернулась к себе в комнату, но прошло много часов, прежде чем Мария забылась желанным сном.
V
На следующее утро двое всадников в опрятных ливреях остановились перед большим домом на Дворянской улице, недалеко от рынка. Третий водил за поводья двух статных пегих коней. Конюх держал под уздцы длинногривого клеппера в пестром уборе. На нем должен был ехать молодой негр, который стоял в дверях и удерживал на почтительном расстоянии уличных мальчишек, которые отваживались приблизиться к нему;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106