ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
ну а выпить стаканчик, слава Богу, можно. Вашему дому, хозяин, оказывается великая честь; здесь будет произведена вербовка солдат в войско многоуважаемого начальника, графа фон Оберштейна. Слушайте: за все будет заплачено наличными деньгами, и ни одна курица не пропадет; но вино должно быть хорошее. Поняли? Итак, для начала – бочонок лучшего; виноват, ребята, я хотел сказать – самого лучшего.
Ульрих услышал затем, как растворилась дверь гостиной, и солдаты шумной толпой вошли в комнату.
Шут раскашлялся и стал жаловаться на то, что ему не дают спать; Ульрих же уставился заблестевшими глазами на неплотно притворенную дверь, сквозь которую он мог слышать все, что происходило в соседней комнате.
Вместе с войсковым писарем и казначеем в гостиную вошли барабанщик и трубач, которые должны были объявить завтра по всему городу о вербовке, и, кроме того, двенадцать солдат, лихих и бравых ребят. Как только они вошли в комнату, раздались возгласы радости и удивления, и до слуха Ульриха не раз донеслось имя Ганса Эйтельфрица. Он слышал, каким сердечным тоном начальник отряда приветствовал их раненого спутника: оказалось, что они целых пять лет прослужили в одном взводе.
Ульрих не мог ясно различить, что говорилось в гостиной, но он отлично расслышал, как Ганс Эйтельфриц из Кёльна на Шпрее просил записать его первым в список завербовавшихся; он слышал так же, как начальник отряда спокойно и ласково ответил на возражения писаря: «Ничего, ничего, пишите. Этот парень с одной рукой стоит больше десяти ворчунов с двумя руками. Это веселый и хороший малый. Да, и дайте ему, кстати, задаток, потому что он, без сомнения, кое в чем нуждается для своей экипировки».
Тем временем бочка с вином была, очевидно, откупорена, потому что раздался звон стаканов, а вскоре после того гости затянули песню. Когда же солдаты затянули вторую песню, Ульрих уснул; но часа два спустя проснулся от наступившей внезапно тишины.
Ганс Эйтельфриц вызвался спеть новую песню, и начальник попросил всех не шуметь. Ганс запел, а Ульрих, прислушиваясь к его пению, сел в своей постели и не пропустил ни единого слова ни из самой песни, ни из рефрена, который присутствовавшие повторяли хором, чокаясь стаканами. Таких смелых, веселых голосов Ульрих еще никогда не слышал. Уже при второй строфе сердце его радостно забилось, и ему захотелось вторить пению, мотив которого он живо схватил. Вот что пели солдаты.
Какое веселье! Чу! бьют барабаны!
Чу! трубы трубят – и в поход я стремлюсь.
Прочь молот и перья, прочь дом и семейство!
Вперед – там поищем мы счастья!
***
Не плачь, мой родитель, и матушка тоже
С сестренкой-востренкой – не плачьте.
Расстаться нам должно, в мир Божий пойду я,
Где, знаю я, ждет меня счастье.
***
Там пушки грохочут, мечи там блистают,
Рука поднята для удара.
Лишь в ратном строю, лишь в боях и сраженьях,
Лишь там обретается счастье.
***
Вот город уж взят, поделили добычу,
И я получил свою долю.
Златое запястье отдам чернобровой
Девице – и ждет меня счастье.
***
Не ждет меня старость, не ждут и болезни.
Не ждут костыли и больница.
Умру я героем на поле сраженья –
Ведь в этом, друзья, тоже счастье.
***
Сложил эту песенку скромный вояка
Ганс Эйтельфриц, родом из Люкке,
Там юность провел он,
И там – там изведал он счастье.
«И там – там изведал он счастье», – подпевал Ульрих. В то время как в соседней комнате раздавался веселый звон стаканов, он повторял: «счастье, счастье». И вдруг на него нашло точно какое-то вдохновение: «Счастье! Не это ли то таинственное слово?» Никогда еще ни одно слово не казалось ему таким радостным, окрыляющим душу человека, как слово «счастье», которое только что так весело и бодро пропел молодой солдат.
– Счастье! Счастье! – громко воскликнул он.
Шут, который больше не смог уснуть и ворочался на своем ложе, улыбнулся, приподнялся и сказал:
– Это слово тебе нравится? Тому, кто сумеет поймать счастье, когда оно пролетает, все на свете удается. С берез и ив срезают прутья для розог – ты знаешь, чик, чик, но для того кто счастлив, на них растут пироги и колбасы. Один поворот колеса фортуны – и тот, кто был внизу, мигом очутится наверху. Ну а теперь повернись-ка к стене и спи. Завтра ведь тоже еще праздник, и, быть может, судьба подарит тебе на елку счастье.
Ульрих, по-видимому, не тщетно призывал счастье: едва закрыв глаза, он перенесся во сне в старую кузницу на рынке, и его матушка стояла возле зажженной елки и указывала ему рукой на новую голубую куртку, сшитую ею для него, на яблоки и орехи, и на лошадку, и на паяца с круглой головой, большими и плоскими угловатыми ногами. Он сознавал, что уже вырос для игрушек, которыми забавляются маленькие дети, но все же они радовали его. Затем картина менялась: он снова видел свою мать, но на этот раз она гуляла вместе с ангелами в раю. На ее золотистых волосах блистал королевский венец, и она сказала, что имеет право носить его здесь, потому что на Земле ее так много оскорбляли и огорчали.
Когда живописец возвратился на другое утро из замка, он немало удивился, увидев Ульриха веселым и здоровым перед столом вербовщиков. Мальчик раскраснелся от стыда и досады, потому что войсковой писарь и казначей только что жестоко насмеялись над ним, когда он выразил желание записаться в солдаты.
Узнав, в чем дело, Моор позвал Ульриха с собой гулять. Без упреков и насмешек он объяснил ему, что он еще слишком молод для военной службы, и после того как мальчик подтвердил ему все, что он узнал уже о нем от шута, художник спросил, кто учил его рисованию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Ульрих услышал затем, как растворилась дверь гостиной, и солдаты шумной толпой вошли в комнату.
Шут раскашлялся и стал жаловаться на то, что ему не дают спать; Ульрих же уставился заблестевшими глазами на неплотно притворенную дверь, сквозь которую он мог слышать все, что происходило в соседней комнате.
Вместе с войсковым писарем и казначеем в гостиную вошли барабанщик и трубач, которые должны были объявить завтра по всему городу о вербовке, и, кроме того, двенадцать солдат, лихих и бравых ребят. Как только они вошли в комнату, раздались возгласы радости и удивления, и до слуха Ульриха не раз донеслось имя Ганса Эйтельфрица. Он слышал, каким сердечным тоном начальник отряда приветствовал их раненого спутника: оказалось, что они целых пять лет прослужили в одном взводе.
Ульрих не мог ясно различить, что говорилось в гостиной, но он отлично расслышал, как Ганс Эйтельфриц из Кёльна на Шпрее просил записать его первым в список завербовавшихся; он слышал так же, как начальник отряда спокойно и ласково ответил на возражения писаря: «Ничего, ничего, пишите. Этот парень с одной рукой стоит больше десяти ворчунов с двумя руками. Это веселый и хороший малый. Да, и дайте ему, кстати, задаток, потому что он, без сомнения, кое в чем нуждается для своей экипировки».
Тем временем бочка с вином была, очевидно, откупорена, потому что раздался звон стаканов, а вскоре после того гости затянули песню. Когда же солдаты затянули вторую песню, Ульрих уснул; но часа два спустя проснулся от наступившей внезапно тишины.
Ганс Эйтельфриц вызвался спеть новую песню, и начальник попросил всех не шуметь. Ганс запел, а Ульрих, прислушиваясь к его пению, сел в своей постели и не пропустил ни единого слова ни из самой песни, ни из рефрена, который присутствовавшие повторяли хором, чокаясь стаканами. Таких смелых, веселых голосов Ульрих еще никогда не слышал. Уже при второй строфе сердце его радостно забилось, и ему захотелось вторить пению, мотив которого он живо схватил. Вот что пели солдаты.
Какое веселье! Чу! бьют барабаны!
Чу! трубы трубят – и в поход я стремлюсь.
Прочь молот и перья, прочь дом и семейство!
Вперед – там поищем мы счастья!
***
Не плачь, мой родитель, и матушка тоже
С сестренкой-востренкой – не плачьте.
Расстаться нам должно, в мир Божий пойду я,
Где, знаю я, ждет меня счастье.
***
Там пушки грохочут, мечи там блистают,
Рука поднята для удара.
Лишь в ратном строю, лишь в боях и сраженьях,
Лишь там обретается счастье.
***
Вот город уж взят, поделили добычу,
И я получил свою долю.
Златое запястье отдам чернобровой
Девице – и ждет меня счастье.
***
Не ждет меня старость, не ждут и болезни.
Не ждут костыли и больница.
Умру я героем на поле сраженья –
Ведь в этом, друзья, тоже счастье.
***
Сложил эту песенку скромный вояка
Ганс Эйтельфриц, родом из Люкке,
Там юность провел он,
И там – там изведал он счастье.
«И там – там изведал он счастье», – подпевал Ульрих. В то время как в соседней комнате раздавался веселый звон стаканов, он повторял: «счастье, счастье». И вдруг на него нашло точно какое-то вдохновение: «Счастье! Не это ли то таинственное слово?» Никогда еще ни одно слово не казалось ему таким радостным, окрыляющим душу человека, как слово «счастье», которое только что так весело и бодро пропел молодой солдат.
– Счастье! Счастье! – громко воскликнул он.
Шут, который больше не смог уснуть и ворочался на своем ложе, улыбнулся, приподнялся и сказал:
– Это слово тебе нравится? Тому, кто сумеет поймать счастье, когда оно пролетает, все на свете удается. С берез и ив срезают прутья для розог – ты знаешь, чик, чик, но для того кто счастлив, на них растут пироги и колбасы. Один поворот колеса фортуны – и тот, кто был внизу, мигом очутится наверху. Ну а теперь повернись-ка к стене и спи. Завтра ведь тоже еще праздник, и, быть может, судьба подарит тебе на елку счастье.
Ульрих, по-видимому, не тщетно призывал счастье: едва закрыв глаза, он перенесся во сне в старую кузницу на рынке, и его матушка стояла возле зажженной елки и указывала ему рукой на новую голубую куртку, сшитую ею для него, на яблоки и орехи, и на лошадку, и на паяца с круглой головой, большими и плоскими угловатыми ногами. Он сознавал, что уже вырос для игрушек, которыми забавляются маленькие дети, но все же они радовали его. Затем картина менялась: он снова видел свою мать, но на этот раз она гуляла вместе с ангелами в раю. На ее золотистых волосах блистал королевский венец, и она сказала, что имеет право носить его здесь, потому что на Земле ее так много оскорбляли и огорчали.
Когда живописец возвратился на другое утро из замка, он немало удивился, увидев Ульриха веселым и здоровым перед столом вербовщиков. Мальчик раскраснелся от стыда и досады, потому что войсковой писарь и казначей только что жестоко насмеялись над ним, когда он выразил желание записаться в солдаты.
Узнав, в чем дело, Моор позвал Ульриха с собой гулять. Без упреков и насмешек он объяснил ему, что он еще слишком молод для военной службы, и после того как мальчик подтвердил ему все, что он узнал уже о нем от шута, художник спросил, кто учил его рисованию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81