Он вырос перед своим молодым хозяином, точно свалился с неба, снял с пояса связку ключей, отворил мою дверь и снова исчез, как будто его поглотила земля.
Наконец Марк приблизился ко мне. Он был сам не свой, я тоже чувствовала себя не совсем ловко, но все-таки решилась спросить, что ему нужно. Тогда юноша собрался с духом и сказал: «Мне бы хотелось…» Однако голос изменил ему. Маленький Папиас кстати вывел его из затруднения; мальчик бросился к Марку и просил подбросить его в воздух, как тот делал это на корабле. Гость исполнил его желание и потом заговорил со мной таким решительным тоном, что я невольно смутилась. Сначала он наговорил мне много лестного; я уже думала, что дело идет к признанию в любви, и спрашивала себя, следует ли посмеяться над Марком, или обнять его, потому что, в сущности, он мне очень нравится своей красотой и вежливым обхождением. Однако Марк и не думал выпрашивать у меня поцелуй но, перечислив все мои редкие совершенства, перевел речь на тебя, дядя Карнис, говоря, что ты закоренелый грешник, преданный языческим заблуждениям!
– На что я ему сдался! – весело воскликнул старый певец, делая угрожающий жест.
– Послушай, что было дальше, – продолжала Дада. – Сказать по правде, что он не отзывался о вас, то есть о тебе и о матери, непочтительно, но только предостерегал меня, говоря, что вы оба можете погубить мою бессмертную душу. Между тем я никогда не слышала от вас о другой Психее, кроме той, которая была возлюбленной Эроса.
– Ты не поняла хорошенько, о чем толковал тебе Марк, – возразил Карнис, переходя на серьезный тон. – Помнишь, во время пения я иногда говорил тебе, чтобы ты настроила свою душу на более возвышенный тон. Для женской души музыка представляет лучшую школу, и если этот самонадеянный юноша, который легко мог бы быть моим внуком, еще раз явится к тебе со своими глупыми наставлениями, то скажи ему…
– Ей нечего с ним разговаривать, – резко перебила мужа Герза. – Мы не хотим знать христиан! Дада – дочь моей родной сестры, и я желаю, я решительно требую, чтоб она прогнала от себя прочь бессовестного Марка, если он еще раз осмелится к нам прийти.
– Кто может разыскать нас здесь? – заметила Дада. – Кроме того, вы напрасно приписываете Марку бесчестные намерения. Этот странный юноша хлопочет не обо мне, а о том, что он называет моей душой; он предлагал отвести меня вовсе не в свой дом, а к другому человеку, который, по его словам, мог бы стать врачом моей души. Я люблю посмеяться, но все, что говорил Марк, звучало так торжественно, так убедительно и серьезно, что, слушая его, мне было не до шуток. Наконец я ужасно рассердилась; видя, что все его доводы пропали даром, юноша пришел в отчаяние. Когда мать вернулась домой, наш знатный гость стоял передо мной на коленях, умоляя меня бежать с ним.
– И я немедленно дала ему понять, как неприлично его поведение, – самодовольно заметила Герза. – Он толкует о бессмертной душе, а сам мечтает овладеть красивой девушкой. Я хорошо знаю лицемерных христиан и предвижу, к чему клонится дело. Для достижения своей цели Марк прибегнет к покровительству закона, а когда ему удастся отнять Даду, он запрет ее в монастырь, как они называют свои печальные темницы, где нашей резвушке предстоит узнать много такого, что придется ей далеко не по вкусу. Там уж не позволят распевать песни, болтать и веселиться. Если Дада благоразумна, то она будет старательно избегать Марка до тех пор, пока мы не уедем из Александрии, на что нам необходимо решиться поскорее. Я полагаю, Карнис, что ты не станешь отрицать этого.
Слова Герзы звучали так убедительно и серьезно, что Дада с озабоченной миной опустила глаза, а старик задумчиво поднялся со своего места.
Однако он не успел хорошенько обсудить вопрос, поднятый женой, потому что в эту минуту к нему пришел домоправитель Порфирия. Горго прислала его за Карнисом и Агнией, чтобы разучить с ними «Плач Исиды». Герза с племянницей не были приглашены и потому остались на барке.
Герзе оставалось кое-что устроить в своем новом помещении, а Дада вышла на палубу. Работы на верфи привлекли ее внимание, потом она принялась бросать игравшим на берегу детям остатки десерта: конфеты и фрукты. При этом ее мысли блуждали далеко: девушке вспомнились странные речи Марка, слова Дамии и предостережение тетки. Сначала совет Герзы показался Даде основательным, но вскоре к ней возвратилась прежняя уверенность, что молодой христианин не мог замышлять против нее ничего дурного. Скрываться от него было бесполезно, потому что Марк всегда сумеет отыскать их убежище. В этом Дада была так же твердо убеждена, как и в том, что он добивался не спасения ее души – какой интерес могло представлять для влюбленного это воздушное «ничто»? – а просто жаждал любви юной красавицы, немилосердно кружившей головы мужчинам. С каким жаром молодой человек говорил о ее совершенствах, откровенно признаваясь, что образ Дады неотступно преследует его наяву и во сне, и уверял, что он готов пожертвовать собственной жизнью, лишь бы она обратилась в христианство. Говорить таким образом мог только влюбленный, а от человека, беззаветно увлекшегося страстью, легко добиться очень многого. Отправляясь из ксенодохиума в дом Порфирия, Дада видела Марка в колеснице, запряженной черными конями, которыми он правил очень ловко и смело. Марк был только на три года старше нее, а ей самой недавно минуло восемнадцать, но, несмотря на юный возраст и застенчивость, он казался вполне сложившимся мужчиной, и, кроме того, в нем было что-то особенное, внушавшее девушке невольное доверие. Однако требование старой Дамии тревожило ее;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19