Я сразу обратил внимание на пожелтевший масляный листок – написано по-славянски, кажется, книга старинная.
Миша дотронулся до моего локтя и показал пальцем.
На одном из оставшихся бумажных листков я увидел все тот же загадочный треугольный штамп:

Продавщица благосклонно обернулась в нашу сторону.
– Покупайте, покупайте! Орешки, драже, мармелад. Выбирайте, выбирайте любые сладости. Сколько свесить?..
– Вы Эльвира Пылаева? – перебил я ее.
– Я, а что? – вздрогнула продавщица.
– Мне про вас недавно ваш бывший сосед рассказывал – Трубка.

– Трубка? – засмеялась продавщица. – Бывало, все со своими внучатами гуляет, во все стороны они его тащат: этот плачет, этот упал, эти подрались… Как же он там поживает? А его Павлина Панфиловна как?
– Оба очень хорошо поживают, – ответил я. – Он говорил, у вас книг много хранится.
– Как же, как же! Два ящика от отца осталось. Но книги совсем незанятные, какие-то старинные, да много обгорелых. Вот уж сколько лет прошло, а я все в них покупателям продукты заворачиваю.
Установилась такая тишина, как перед грозой.
– И много у вас… осталось таких книг? – заикаясь, спросил я Эльвиру.
– Да нет, последняя пачка на исходе. – Она нагнулась и с усилием бросила на прилавок штук пятнадцать перевязанных веревкой книг – рваных и цельных, в переплетах и без переплетов.
Мы бросились их перелистывать. Я ведь не специалист-книжник и потому не знал, насколько редки и ценны были эти книги, но на первой странице каждой из них стоял знакомый нам треугольный штамп.
– Тетенька, ну на что они вам, подарите их нашему школьному музею, – жалостно попросил Миша.
– А я во что буду товар заворачивать? – полусердито, полунасмешливо спросила Эльвира.
Нас выручила покупательница селедок – увидела она умоляющие лица ребят и повернулась к Эльвире:
– Ну отдай им эти бумажки, коль просят.
Та небрежно передернула плечами, подвинула стопку в нашу сторону и сказала:
– Остались, правда, на такой жесткой бумаге – верчу фунтики да только мучаюсь.
Ребята тотчас же разобрали все книги по рукам. Это была, разумеется, любопытная находка. Но мы-то ведь искали не собрание купца Хлебникова.
– А березовые книги ведь на завертку совсем не годятся, – услышал я за спиной подсказку невозмутимого Вовы.
– А были у вас книги из бересты, с железными переплетами? – спросил я, едва дыша.
– Как же, как же, были! – обрадовалась Эльвира. – Крышки эти я, конечно, в металлолом сдала, а…
– Пачку «Беломора»! – Через наши головы протянулась огромная рука с монетой.
Рядом со мной стоял высокий, статный, белокурый сержант.
– Колька! – всплеснула руками Эльвира. – Да когда же это ты приехал? В отпуск или насовсем?
– Насовсем, – нехотя пробасил сержант.
Чувствуя, что любезный разговор грозит затянуться надолго, я самым бесцеремонным образом вмешался:
– Так где же эти березовые книги?
– Да ведь я же вам сказала: в металлолом сдала, – начала было сердиться Эльвира и тут же улыбнулась сержанту: – Думаешь в наш колхоз или на производство податься?..
– Простите, – вторично перебил я, – это крышки вы сдали в металлолом, а самые… самые берестяные листы?
– Ах, дались они вам! – вспылила Эльвира. – Да сожгла я их!
– Как – сожгла?!
Верно, мой вопль был такой отчаянный, что все трое – сержант, Эльвира и покупательница селедок – оторопело обернулись.
– Ну да, сожгла, все пять книг. Дрова сырые попались. Целую зиму этой берестой печки разжигала… Ну, гражданин, будете чего покупать, так покупайте! – повысила она голос.
Самые различные чувства охватили меня. Я покачнулся, оперся рукой о прилавок, потом глубоко вздохнул и, шатаясь, пошел к выходу.
– Какие некультурные! Я думала, они полмагазина у меня купят, – услышал я за своей спиной.
Мы столпились на крыльце и не сразу смогли не только опомниться, но даже отдышаться.
«Утопить! Расстрелять! Отрубить голову! Нет, мало!» – думал я.
Мои спутники молчали, видимо, они думали о чем-нибудь в этом роде.
Первым заговорил Миша.
– Всю жизнь мы будем ее презирать, – глухо сказал он.
– Пре-зи-ра-ем! Пре-зи-ра-ем! – хором звонко проскандировали все.
Вряд ли Эльвира услышала нас. Сквозь притворенную дверь доносились ее короткие смешки.
Не говоря ни слова, мы спустились с крыльца и медленно зашагали в Курбу.
Николай Викторович выслушал мой рассказ с горькой усмешкой.
– И вам не повезло, и мне не повезло. Очутились мы с вами у разбитого корыта: вы не нашли березовых книг, а я голову ломаю, куда делась Ира. Значит, кончаем поход. Надо как-то суметь достать машину до Ярославля. Оттуда поездом в Москву. А сейчас я созываю «большую» линейку.
Все, кроме Ленечки, выстроились во дворе школы. Таня, Галя и Лида встали сбоку.
Наступила абсолютная тишина.
Николай Викторович поднялся на крыльцо. Гриша сделал перекличку, подошел чеканным шагом и отдал рапорт.
Начальник похода начал говорить:
– В тот день, когда один из вас едва не превратился в полного инвалида… – Николай Викторович не видел, что этот самый «инвалид», прикованный к «воронечнику», без моего разрешения допрыгал до окна и сейчас, за спиною начальника, разинув рот, сгорал от любопытства. – В тот день директор школы гостеприимно раскрыл перед нами двери с одним только условием: не ходить на их выпускной вечер, не портить настроения молодежи, вступающей в жизнь…
Тут Николай Викторович сделал паузу. И вновь его голос загремел с удвоенной силой.
– Какой позор! Какое отсутствие элементарной культуры! Вы воспользовались тем, что меня нет, отправились на вечер в таком ужасающем виде и танцевали там с механизаторами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58