ну хоть одним глазком за ними поглядывайте.
Петр Владимирович говорил спокойно, веско, видимо, боли и правда уменьшились.
– Деньги у них есть, продукты частично есть, частично покупать будут. Они в интернате к самостоятельности привыкли. Ничего с ними не случится. А самое главное, они мне обещали, дали честное пионерское, что дисциплина у них будет, как на космодроме. Галя, подойди сюда! – позвал он.
Подошла высокая, белокурая, длиннолицая девочка, та, что раньше выказывала недовольство, почему другая Галя, кудрявенькая, осталась ночевать в доме писателя на печке.
Петр Владимирович указал на эту высокую девочку.
– Она командир отряда. Есть еще звеньевые. Миша – вы с ним познакомились – он физрук.
Девочка, сжав губы, подняла голову.
– Не сомневайтесь, дорогой начальник похода, – самоуверенно отчеканила она, – я их заставлю себя слушаться!
– Не «заставлю», а сознательно. Сколько раз я тебе повторял – сознательно, – поморщился больной. Видно, боли опять возобновились.
– Буду заходить к вашим ребятам, каждый день буду, – обещал Георгий Николаевич. – Вот только…
– Что только? – забеспокоился Петр Владимирович.
– Ведь я же над новой повестью работаю. С утра до обеда, до двух часов, я занят.
Георгий Николаевич говорил не очень решительно. Он хотя сознавал, что будущая повесть для него самое главное, но нельзя же тринадцатилетних оставлять одних. В душе-то он ликовал. Пионеры из лагерей ходить к нему почему-то перестали, и в последнее время он совсем заскучал без ребят. А тут неожиданно привалила новая дружба. Но его очень смущало: а что скажет Настасья Петровна? Не так будет легко ее убедить, что эта дружба с отрядом туристов нисколько не помешает: наоборот, добавятся свежие материалы для следующих произведений.
Словом, Георгий Николаевич согласился присматривать за ребятами, но только с двух часов и до вечера. Он добавил, что любит не только детей, но и русскую историю и постарается заинтересовать стариной своих новых друзей.
Однако подробности самостоятельной жизни юных туристов они обговорить не успели. Георгий Николаевич почувствовал, что его кто-то тронул за рукав. Он оглянулся, увидел Илью Михайловича.
Старик сейчас и правда выглядел, как Илья Муромец с картины Васнецова – в шлеме мотоциклиста, высокий, дородный, могучий, – тот, что дубы с корнями выворачивал. Богатырь нетерпеливо теребил свою седую бороду.
– Чего еще языком чесать. Поехали, – сердито проворчал он.
Ему, видно, надоело ждать: ведь он, бедный, ничего не слышал.
Ребята хотели приподнять Петра Владимировича. Богатырь легонько их отстранил, один поднял больного, словно мальчика, и бережно втиснул его в коляску мотоцикла на постеленные одеяла. Георгий Николаевич примостился на багажнике, обняв могучего водителя за поясницу.
Мотор затрещал, зафыркал.
И тут ребята не выдержали. Все до одной девочки, в том числе и строгая командирша отряда, принялись плакать.
Мотоцикл взревел, заглушая плач девочек, и тронулся…
Илья Михайлович вел машину осторожно. Выбирая дорогу, он то и дело сбавлял скорость. Несколько раз по пути и ему и Георгию Николаевичу приходилось слезать, проталкивать стреляющий мотоцикл через грязь, вновь пробиваться дальше, буксуя и кашляя, разбрызгивая лужи. Черные очертания развесистых сосен, острые пики елей на какой-то миг выскакивали из тьмы, выхваченные лучом фары…
Не обращая внимания на трудности дороги, Илья Михайлович рассказывал, как он, пожилой солдат, во время войны служил в санитарной команде и вытащил с поля боя тридцать девять раненых, за пять лет был награжден многими орденами.

– Сейчас сорокового бойца доставляю, – говорил он. – Ну, в ту пору хлопотнее бывало – тащишь на своем горбу, а фриц из пулемета строчит.
Наконец они выбрались из леса на асфальтовую дорогу. Вдали показались огни города. Подъехали к больнице. Дежурный хирург, молодой и, кажется, энергичный, тотчас же распорядился нести Петра Владимировича прямо на операционный стол.
На обратном пути Илья Михайлович вел машину по городским улицам осторожно, с оглядкой – вдруг еще на милиционера нарвешься, прав-то у него не было. Зато как миновали последние здания, показал он свою былую солдатскую удаль. Мотоцикл с тарахтеньем и ревом помчался со скоростью ракеты, прыгая по глубоким колеям и поперечным ребрам корней. И опять свет фары выхватывал из таинственной тьмы вихрем проносившиеся назад черные сосны и блестящие лужи.

Глава третья
ДИСЦИПЛИНА У НИХ – ВО!

– Вставай, вставай, Лентяй Иванович! Галя давно убежала к своим, а ты все спишь.
Георгий Николаевич догадывался, почему Настасья Петровна его торопит. Ей хочется, чтобы он пораньше забрался в светелочку и засел за свою рукопись.
– Только на рассвете удалось уснуть. Это свыше моих сил! – жаловалась жена.
Нет, она и не думала о его рукописи, а «безумно беспокоилась» о незнакомом ей человеке. Надо узнать, как прошла операция да как самочувствие больного. А сейчас соседский парень, тракторист Алеша Попович, едет на мотоцикле в город: вот-вот он подкатит к их крыльцу. К тому же нужно купить постное масло и колбасу.
Словом, ввиду столь исключительных обстоятельств Георгий Николаевич должен отложить свою рукопись до завтра, а сейчас отправиться с Алешей в город.
Он выпрыгнул из-под стеганого одеяла, быстренько оделся и умылся.
Едва успел позавтракать, как подъехал удалой богатырь. Настасья Петровна вручила мужу пустой рюкзак, он вскочил на багажник мотоцикла и помчался в город, обнимая сзади костлявые Алешины бока.
С самого детства, еще со школьных лет, Алешу прозвали в селе Поповичем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66