Вот тракторист: то он стоит подбоченясь, то опустив руку. Вот девушка: то совсем босая, то в тапочках, то былинку грызет, то платочек вертит… Потом пошли детали: куст чертополоха на первом плане, отдельно – сапоги тракториста, два картона тропинки, несколько холстов домов, мокрое белье в тазу, ведра с водой и рядом – лежащее коромысло. Видно, художник много разъезжал повсюду, наблюдал, искал и, когда наконец находил, накидывался и рисовал с натуры то, что, по его мнению, могло пригодиться для задуманной картины.Всем нам очень понравились произведения Ларюши. Но Женя-близнец, кажется, позабыл все на свете. Он так и вцепился в рисунки, рассматривая внимательно все подробности.Я наконец начал различать обоих черненьких близнецов не только по цвету их ремней. Гена, тот, что с рыжим ремнем, был просто мальчик как мальчик – бегал, прыгал, смеялся вместе со всеми, а у Жени-художника глаза были то чересчур задумчивые, то, наоборот, неестественно блестящие от возбуждения.– А где эти ведра, которые вы так здорово тут изобразили? – улыбаясь, спросила Люся.– Ведра? Вот тут, на кухне.Неожиданно Люся стала перед художником во фронт, приставила руку к виску и отрапортовала:– Товарищ Номер Шестой! Пионеротряд Золотоборского дома пионеров просит вас разрешить нам заняться генеральной уборкой вашей художественной мастерской.– Да что вы, что вы! – бормотал сконфузившийся Ларюша. – Ко мне одна бабушка приходила убирать, теперь заболела. А я очень много разъезжаю, очень много работаю над картинами и думаю о них с утра до вечера и, кажется, правда иногда забываю о чистоте. Разве уж так грязно?– Потрясающе грязно! – воскликнула Люся.– Надо лопату и носилки, – деловито добавил Витя Большой.– А где у вас во дворе мусорный ящик? – спросила Галя. Оказывается, беззаботный Ларюша даже не знал, куда выносят мусор. Ведь он сам никогда ничего не выбрасывал.– Ладно, найдем, – сказал Витя Большой.Из старых картинок, из планок от разломанных мольбертов мальчики смастерили, правда, не лопату, а совок и нечто вроде носилок.– Девочки, осторожнее: на полу осколки стекла и посуды, – предупредила Магдалина Харитоновна, выходя с нами во двор.Мы, взрослые, решили прогуляться по тротуару вдоль ряда чахлых липок. Володя-Индюшонок, стоя под деревом, скучал в своих небесно-дымчатых брюках. Ребята тем временем протащили мимо нас не менее десяти носилок мусора.Номер Первый стал подробно рассказывать Ларюше о наших поисках, о расшифрованном письме, о рукописи.Ларюша слушал, но, по-моему, не очень внимательно. Его глаза безучастно скользили по сторонам.На крыльце появилась Люся.– Скоро кончим! Можно будет читать! – крикнула она. Ларюша сразу оживился. И я понял, почему он так переменился и просиял.Уж очень картинна была Люся на крыльце, ярко освещенная солнцем, тоненькая, жизнерадостная, раскрасневшаяся от работы, с растрепавшимися светлыми волосами.Вдруг раздался отчаянный вопль Володи-Индюшонка.Оба близнеца потом уверяли, что они споткнулись с носилками и нечаянно, честное слово нечаянно, уронили консервную банку с желтой краской как раз возле прислонившегося к палисаднику Володи. Так это было или не так, но на небесно-дымчатых брюках Володи появилось несколько ярко-желтых пятен.– Не стой без дела на дороге! – говорил Витя Большой. – Мы убираем, а он руки в карманы!– Первый раз надел! – со слезами на глазах жаловался Володя.Наконец нас позвали. Пол в комнате был еще сырой, мебель расставлена и блестела, книги лежали стопками, свертки холстов превратились в аккуратную поленницу.– Чрезвычайно вам всем благодарен, чрезвычайно благодарен, – повторял несколько смущенный Ларюша и прижимал руку к сердцу. – Да, что же это я вас ничем не угощаю! – вдруг встрепенулся он и побежал на кухню.Он поставил на газовую плитку громадный жестяной чайник с отвалившейся ручкой, из бюро XVIII столетия вытащил несколько связок сушек, очевидно прошлогодней давности. Мы так проголодались, что сейчас же набросились на угощение; через две минуты от связок остались одни веревочки.А Номер Первый наконец уселся на кончик бульварной скамейки и уткнул нос в папку «Бумаги моего прадеда». Он положил ногу на ногу. Вся его поза выражала величайшее наслаждение, ноздри и щеки раздувались.Мы все запротестовали:– Читайте, читайте вслух!– Одну минуточку! – Ларюша вскочил. – Вы… – обратился он к оторопевшей Люсе, – я очень хочу вас писать.– Меня? – удивилась и покраснела Люся и стала быстро причесываться.– Вы ее рисуйте не в этом платье, – выскочила вперед Соня. – У нее есть другое, гораздо лучше.Девочки тут же развернули пакет и начали закутывать смущенную Люсю в сари.– Как это красиво! Какой нежный тон! Как гармонирует с цветом вашего лица! – повторял восхищенный Ларюша.У девочек что-то не ладилось с одеванием Люси.– Скоро вы? – нетерпеливо спрашивали мы.– Сейчас, сейчас! – Теперь и Ларюша бросился на помощь.Он усадил очень довольную, сияющую Люсю в кресло XVIII столетия, стал поправлять складки материи.Люся положила обе обнаженные руки на подлокотники кресла.Ларюша еще раз перекинул бахрому на конце сари, отошел в сторону, прищурился, взял кисть и палитру… Сейчас он забудет все на свете…– Можно, можно? Милый художник, я тоже… Дайте картон и мольберт.Неужели Ларюша скажет «нет» на эти бессвязные мольбы Жени?– А ты сумеешь? – улыбнулся он.– Я только немножечко попробую.Ларюша дал мальчику все необходимое. И оба они, один высокий, другой маленький, стали рядом за свои мольберты и начали писать картины.– А теперь читайте, – попросила Люся Номера Первого.– Ну-с, я приступаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63