И только те письма, которые из страха не выражали ничего, были сносны: «Зута с Марысей и с Олеком на корт, завтра, звякни, Генек». Только такие письма не были саморазоблачительными… Янашел по два письма Мыздраля и Гопека, вульгарные по содержанию, серые по форме, чрезмерной надменностью они стремились придать себе видимость зрелости. Они летели, словно бабочки на огонь, зная, что сгорят…
Но письма студентов высших учебных заведений были не менее робкими, хотя маскировались они уже ловчее. Видно было, как каждый из них, водя пером по бумаге, страшился и терзался, как следил за собой и взвешивал каждое слово, дабы не скатиться по наклонной плоскости прямо в собственную незрелость, в свои коленки. Потому-то о коленках я не нашел ни одного упоминания, зато много было о чувствах, о вопросах общественных, о заработках, о светской жизни, об игре в бридж и скачках, а также об изменении государственного строя. Особенно политики, эти трепачи из «студенческой жизни», необычайно искусно и осмотрительно скрывали коленки, тем не менее, однако, систематически посылали гимназистке все свои программы, призывы и идейные декларации. «Может, вы, Зутка, соблаговолите познакомиться с нашей программой», – писали они, но в программах тоже нигде четко не было о коленках, если только не вкрадывалась случайно lapsus linguae, когда, к примеру, вместо «флаг развевается над колонной» было написано «флаг развевается над коленкой». А еще какие-то краковяне в своей декларации ошибочно выразились «мы, краколяне». Кроме двух вышеупомянутых случаев коленки ни разу не показались. Точно так же и в посланиях, впрочем в немалой мере сладострастных, с помощью которых старые тетушки, печатающие в прессе статьи об «эпохе джаз-бандов», пытались установить духовный контакт с гимназисткой и увести ее с дороги к пропасти, коленки были весьма хорошо законспирированы. Сколько не читай их, а о коленках, кажется, и речи нет.
А дальше – целые стопы этих столь сегодня распространенных тоненьких стихотворных сборничков, числом не менее трехсот или четырехсот, валявшихся на дне ящика, впрочем – надо признать – не разрезанных и не тронутых вышеупомянутой гимназисткой. Все они были снабжены посвящениями, выдержанными в тоне интимном, добропорядочном, искреннем и честном, и посвящения эти самым энергичным образом домогались от девушки прочтения, принуждали к чтению, в изысканных и убийственных выражениях клеймили девушку за непрочтение, а чтение прославляли и превозносили до небес, за непрочтение же грозили исключением из круга людей культурных и требовали, чтобы девушка прочитала, оценив одиночество поэта, труд поэта, миссию поэта, роль поэта, страдания поэта, авангардизм поэта, призвание поэта и душу поэта. Самое удивительное, что и тут о коленках ничего определенного. Еще удивительнее, что и заглавия томиков не содержали в себе и намека на коленку. Одни Бледные Рассветы, и Разгорающиеся Рассветы, и Новые Рассветы, и Новые Зори, и Эпоха Борьбы, и Борьба в Эпохе, и Трудная Эпоха, и Молодая Эпоха, и Молодежь на Вахте, и Вахта Молодости, и Сражающаяся Молодость, и Идущая Молодость, и Молодость Стоящая, и Эй, Молодые, и Горечь Молодости, и Глаза Молодости, и Уста Молодости, и Молодая Весна, и Моя Весна, и Весна и Я, и Весенние Ритмы, и Ритм Пулеметов, и Залп в Воздух, и Семафоры, Антенны, Винты, и Мой Поцелуй, и Моя Нежность, и Моя Тоска, и Мои Глаза, и Мои Уста (о коленках нигде ни гугу), и все писано поэтическим тоном с изысканными ассонансами, либо без изысканных ассонансов, со смелыми метафорами, либо с подкожной мелодией слов, о коленках почти ни слова, очень мало, непропорционально мало. Авторы ловко и с большим поэтическим мастерством скрывались за Красотой, Совершенством Ремесла, Внутренней Логикой Произведения, Железной Последовательностью Ассоциации либо же за Классовым Сознанием, Борьбой, Зарей Истории и тому подобными объективными, антиколеночными соображениями. Но сразу же бросалось в глаза, что стишки эти, отдающие нудным, натужным и никому ни на что не пригодным искусством, – всего лишь усложненный шифр и что должна существовать какая-то значительная и действительно важная причина, которая побуждает этих худосочных, мелких мечтателей к составлению столь диковинных шарад. Как-то после продолжавшихся минуту глубоких раздумий мне удалось переложить на понятный язык содержание следующей строфы:


СТИХИ

Горизонты лопаются словно бутылки
Зеленая клякса вздымается к тучам
Я снова прячусь в тень под сосну
И здесь:
Жадно, до дна выпиваю
будничную мою весну.


МОЙ ПЕРЕВОД

Коленки, коленки, коленки
Коленки, коленки, коленки
Коленки, коленки, коленки
Коленки, коленки, коленки, коленки, коленки -
Коленка:
Коленка, коленка, коленка
коленки, коленки, коленки.

А дальше – и тут только начиналось истинное сатанинское царство гимназистки, – дальше была целая куча конфиденциальных посланьиц от судей, адвокатов и прокуроров, аптекарей, торговцев, городских домовладельцев и землевладельцев, докторов и т. п. – от тех прекрасных и великолепных, которые всегда мне так импонировали! Япоражался, в то время как муха продолжала безголосо страдать. Значит, и они тоже, вопреки видимости, подчеркивали отношения с гимназисткой? – Прямо не верится, – повторял я, – прямо не верится! – Значит, так угнетала их эта Зрелость, что втайне от жены и детей они слали длинные письма гимназистке-старшекласснице? Разумеется, тут уж тем более нигде не было отчетливо о коленках, как раз напротив, каждый в подробностях объяснял, почему он устанавливает сей «обмен мыслями», поскольку полагает, что «барышня Зута» его поймет, не воспримет этого превратно и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99