Он только, как схватил меня за воротник куртки, так я его руку сразу же и сломал, чуть ли не на две части. А потом уже и его самого, ногами своими прошил, как суровыми нитками фуфайку, и положил весь этот коврик из попа– июля перед дверьми в райский их алтарь. Ну, кстати, хорошо, что я ногами его решил потушить, потому что, если бы я есть его начал, то горло бы оттяпал и не выполнил бы, я после своего святого долга перед отцом Михаилом, никогда. Видно его бог, его тогда спас, ну и слава богу. Потому что, потом то, когда уже он очнулся, и завязалась у нас беседа, только тогда разговорившись только, я понял, что передо мною без четверти святой человек, еще раз, слава богу его, что он тогда в живых остался и поди только переломом руки то, тогда только то и отделался.
Пока поп лежал у входа в алтарь, я сидел не шелохнувшись, не в силах оторвать взгляд от безносой бабы, которая, не как обычно побежала бы в таких случаях баба с носом в милицию, а которая как только увидела, что я попа ее уложил в качестве коврика на полу, так она сразу же упала на колени, и давай молится тихим, тихим голосом, не к небу или к иконам обращаясь, а к кому-то, кто будто бы стоял прямо на границе «царских врат» ровно посреди, но там никого не было, пустота и все.
Поп встал, скривился от боли в руке, но не завалился в беспамятку, а наоборот, словно, эта боль в руке, ему силы придала, наоборот, – поп прямо ко мне подошел и прямо рядом со мной сел, прямо так, как будто мы сто лет уже старые друзья, а не так, как к человеку, который тебе руку сломал, и легкие с почками ногами отбил. Вот так он подошел, спокойно, и дружелюбно, и сел рядышком. А безносая баба увидев, что все у нас в порядке и мирно, сразу же встала с колен и ушла. И больше я на своем пути никогда уже безносых баб не встречал.
Прошел час или даже больше, а мы все говорили с попом-июлем, который, оказался Михаилом, все говорили, говорили, и никак не могли закончить наш разговор. Я почему-то сам не заметил, как случилось, стал рассказывать ему всю свою жизнь чуть ли не от рождения и до сего дня. И про случай с коровой рассказал, и про жену, как она была у меня два года сумасшедшая после моего удара по голове, и как она потом, вдруг, внезапно поумнела, попрощалась с нами со всеми и ушла, так что, до сих пор найти не можем, куда делась, никто знает. И как я троих сыновей произвел на свет, выносил, выкормил, на ноги поставил, теперь они, все трое в Архангельске работают дежурными, и жалоб на них еще не поступало.
Поп-июль, кстати, рассказал мне, почему у них все двери были на распашку, когда я вошел. Оказывается, у них в монастыре крыс травили. У них эпидемия заразных крыс приключилась, и инстанция им приказала травить, или конец, прикроют, навсегда всю эту их лавочку, так, что никакой господь не поможет. Вот они все тут и забрызгали отравой, и теперь проветривали, чтобы самим не сдохнуть. Я говорю попу-июлю: -Теперь то ты Михаил понимаешь, что я не виноват, что зашел без спроса в ваш алтарь? У кого мне спрашивать то было? У крыс? Так ведь вы же их всех отравили, душегубы, спросить даже не у кого?. Июль услышал мои доводы, и согласился с ними. А потом уже вообще подвиги стал совершать, – лезь, -говорит, – под стол в алтаре, и прячься там. А я уже так попал под его очарование, это такой прекрасный, мужик этот Июль Отец Михаил оказался, что я уже все для него готов был сделать. Ну и конечно, залез, под стол в алтаре, и только я залез туда, как полная церковь охранников понабежала, вязать меня приехали, чтобы расстрелять, на месте, но хер, им тут. Отец-июль, стал охранникам, говорить, что мол, – поздно они все сюда понабежали, что пока они добирались, псих этот, то есть я, убежал уже и ищите его теперь, где хотите, а храм божий покиньте. Вот каким человеком этот Июль, оказался. Июль– месяц герой!
Три месяца я, тайно жил у отца Михаила под кроватью. На улицу из его кельи выходил только ночью, днем, пока отца Михаила нет, я лежал на его кровати и читал книжки, которые он мне велел, а ночью, когда отец Михаил уже спал, я сидел на крыльце его кельи, и думал. Три месяца, каждую ночь, я сидел и думал, я думал, и я однажды, когда, я вдруг, додумался, до того, до чего хотел, я разбудил отца Михаила и задал ему вопрос, который тщательно подготовил: -Михаил Валерьевич, – я к этому моменту уже так его возвысил в своих глазах, что обращался к нему, только по отчеству, хотя отец Михаил был младше меня, на тридцать четыре года, – Михаил Валерьевич, скажите, – невинно и страдальчески убиенный священник, попадает в рай или в ад?? Он ответил, – что в рай, но оговорился, что только в том, случае, если этот священник, действительно невинен, и убит без всякой вины с его стороны. Мне этого ответа вполне хватило, и книжки, которые я, насилуя себя читал, по приказу отца Михаила, эти книжки тоже были на моей стороне. Я люблю вас поп-июль. Вы святой, и вы достойны рая, как никто из других. И чтобы уже все было сделано наверняка, я еще часа четыре резал его на мелкие части, доставляя очевидно невиданные мучения, но делая это так, чтобы отец Михаил не потерял сознание и страдал в здравом уме и трезвой памяти. На рассвете отец Михаил должно быть уже был в раю. Я сложил части его тела в черный полиэтиленовый мешок, для мусора, взвалил мешок на плечо, вышел из кельи, и направился к храму.
Шел месяц июль, зима уже приближалась к весне.
В церкви, к этому часу не было никого, кроме рослого алтарного ангела который, там вечно. Я зашел в алтарь через боковую дверь, и стараясь не обращать внимание на ангела, стал доставать части тела отца Михаила, и аккуратно раскладывать их на столе. Выложив все, что было, я свернул пакет, для мусора в маленький черный комок, и двинулся к выходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11