По выпуклости-гладкости асфальта,
по сумраку, по свету Петрограда
гони меня, любовника, страдальца,
любителя, любимчика разлада,
гони меня, мое повествованье,
подалее от рабства или власти -
куда-нибудь - с развалин упованья
на будущие искренние страсти.
Куда-нибудь. Не ведаю. По свету.
Немногое на свете выбирая
из горестей, но радостно по следу,
несчастие по следу посылая.
Как всадники безумные за мною,
из прожитого выстрел за спиною,
так зимняя погоня за любовью
окрашена оранжевою кровью.
Так что же там? Растущее мерцанье,
о, Господи, как яростно и быстро:
не всадника ночное восклицанье,
о, Господи, а КРИК МОТОЦИКЛИСТА.
Так гонятся за нами не по следу -
по возгласу, по выкрику, по визгу,
все вертятся колесики по свету
и фарами выхватывают жизни.
Разгневанным и памятливым оком
оглянешься и птицею воскреснешь
и обернешься вороном и волком,
и ящеркой в развалинах исчезнешь.
И вдруг себя почувствуешь героем,
от страха и от радости присвистни,
как будто домик в хаосе построил
по всем законам статики и жизни.
2.
- Бежать, бежать через дома и реки
и все твердить - мы вместе не навеки,
останься здесь и на плече повисни,
на миг вдвоем посередине жизни.
И шум ветвей, как будто шорох платья,
и снег летит, и тишина в квартире,
и горько мне теперь твое объятье,
соединенье в разобщенном мире.
Нет-нет, не плачь, ты все равно уходишь,
когда-нибудь ты все равно находишь
у петроградских тарахтящих ставней
цветов побольше у ограды давней.
И только жизнь меж нас легко проходит
и что-то вновь из наших дум уносит,
и шумный век гудит, как пароходик,
и навсегда любовь твою увозит.
Бежит река и ты бежишь вдоль брега,
и быстро сердце устает от бега,
и снег кружит у петроградских ставен,
взмахни рукой - теперь ты все оставил.
Нет-нет, не плачь, когда других находят,
пускай рассвет легко в глаза ударит,
нет-нет, не плачь, что жизнь твоя проходит
и ничего совсем тебе не дарит.
Всего лишь жизнь. Ну вот, отдай и это,
ты так страдал и так просил ответа.
Спокойно спи. Здесь не разлюбят, не разбудят,
как хорошо, что ничего взамен не будет.

37. /КОММЕНТАРИЙ/
Любовник-оборотень, где же ты теперь,
куда опять распахиваешь дверь,
в каком парадном сызнова живешь,
в каком окошке вороном поешь.
Все ерунда. Ты в комнате сидишь,
с газетой, безучастный к остальному,
кто говорит, что вороном летишь
и серым волком по лесу ночному.
Все ерунда. Ты, кажется, уснул,
ты в сердце все утраты переставил,
ты, кажется, страданья обманул,
послушному уму их предоставил...
И нет тебя как будто бы меж нас,
и бьют часы о том, что - поздний час,
и радио спокойно говорит,
и в коридоре лампочка горит,
но всякий раз, услышав ночью вой,
я пробуждаюсь в ужасе и страхе,
да, это ты вороной иль совой
выпрыгиваешь из дому во мраке.
О чем-нибудь, о чем-нибудь ином,
о чем-нибудь настойчиво и нервно,
о комнате с завешенным окном...
Но в комнате с незапертою дверью
рост крыльев в полуночные часы
и перьев шум. И некуда мне деться,
Любовник-оборотень, Господи, спаси,
спаси меня от страшного соседства.
Проходит в коридоре человек,
стучит когтями по паркету птица
и в коридоре выключает свет,
и выросшим крылом ко мне стучится.
Явления безумия в ночи,
нежданность и испуганность простится,
не прячься, не юродствуй, не кричи -
никто к тебе теперь не загостится
подолее, чем нужно небесам,
подолее, чем в ночь под воскресенье,
и вскоре ты почувствуешь и сам,
что бедный ум не стоит опасенья,
что каждому дано не по уму.
Да, скоро ты и в этом разберешься
и к бедному безумью своему
привыкнешь и с соседями сживешься.
Прекрасный собеседник у меня!
Вот птичий клюв и зубы человека,
вот, падая, садясь и семеня,
ко мне полуптенец, полукалека
скачками приближается на миг
и шепчет мне, и корчится от боли:
- Забавный птенчик в городе возник
из пепла убывающей любови,
ха-ха, а вот и я, и погляди,
потрогай перья на моей груди,
там раньше только волосы росли,
татуировки розами цвели,
а вот глаза - не бойся, идиот...

38.
Вот шествие по улице идет,
поэма приближается к концу,
читатель рад, я вижу по лицу.
А наплевать! Я столько говорил,
прикладывался, умничал, острил
и добавлял искусственно огня...
но кто-то пишет далее меня.
Вот пешеход по улице кружит,
и снегопад вдоль окон мельтешит,
читатель мой, как заболтались мы,
глядишь - и не заметили зимы.
Пустеть домам и улицам пустеть,
деревьям, не успевшим облететь,
теперь лежать, чернеть на холоду,
страдать у перекрестков на виду,
а мы уже торопимся, живем
при полумраке, полумрак жуем,
не отличая полночь от зари,
и целый день не гаснут фонари,
и все, кто мог, уехали давно.
По вечерам мы ломимся в кино,
но, выходя, мы снова в лапах вьюг.
И птицы унеслись давно на юг,
и голоса их в Грузии слышны,
одни вороны Северу верны,
и в парках, на бульварах городских
теперь мы замечаем только их,
и снова отражается в глазах
их каркающий крестик в небесах,
и снежный город холоден и чист,
как флейты голос - Крысолова свист.
Вот пешеход по городу кружит,
в простом плаще от холода дрожит,
зажав листок в комочек кулака,
он ищет адрес. Он издалека.
Пойдем за ним. Он не заметит нас,
он близорук, а нынче поздний час,
а если спросит - как-то объясним.
Друзья мои, отправимся за ним.
Кого он ищет в городе моем?
Теперь на снежной улочке вдвоем
остались мы. Быть может, подойти?
Но нет. Там постовые впереди.
Так кто же он, бездомный сей юнец?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12