Человек был с сединой в редких волосах, в старом, но чистом и глаженом костюме; манжеты рубашки - по-настоящему белые, в стриженой бахроме, ботинки - латаные поверх давних трещин. В руке - тяжелый портфель (СВУ внутри, не иначе), во взгляде - застарелая тоска, одновременно робость, смущение и надежда. И шизофреническое упрямство.
Это и был грозный Иван Васильевич Фролякин.
Он вежливо, но настойчиво поздоровался со мной и с дежурным дрожащей рукой, с усилием поставил на барьер портфель, долго его расстегивал и достал... листок бумаги.
Офицер покорно принял его, пробежал одним глазом и протянул мне.
Вот тут я немного врубился. И принял решение:
- Вот что, Иван Васильевич, ваш вопрос может решить только начальник Горотдела с санкции некоторой организации.
Фролякин понимающе кивнул. Надежда во взгляде окрепла.
- Начальник сейчас на выезде. Вам не трудно будет зайти в четырнадцать часов? И захватите, пожалуйста, всю документацию, - я показал взглядом на портфель, больше похожий на наволочку от подушки. - Для сдачи в архив. Подумал, добавил: - И последующего уничтожения.
Фролякин благодарно улыбнулся, забрал портфель, снова деликатно пожал нам руки и ушел. Не забыв пошаркать по коврику на выходе.
Дежурный шумно, с облегчением выдохнул.
- Только вы, Алексей Дмитриевич, не надейтесь - он обязательно придет.
- Вот и ладно.
Из своего кабинета вышел настоящий мент Волгин - тоже прятался. Сбежавшие зайцами орлы постепенно воплотились в дежурке.
- Рассказывайте, - приказал я, - как вы над человеком изм ываетесь.
Рассказали.
Когда-то, давно уже, Фролякина осудили за попытку передать какие-то сведения какой-то западной разведке (он в ту пору работал в здешнем "почтовом ящике"). Взяли его вовремя, вреда государству разглашением его тайны он нанести не успел, и срок ему дали небольшой, учитывая молодость и искреннее раскаяние.
По отбытии наказания Фролякин начал новую жизнь. Но чувство вины, годы в заключении, некоторое недоверие к нему после освобождения даром не прошли. Он заболел душевной болезнью, вроде мании преследования. Ему казалось, что он все еще находится под постоянным наблюдением оперработников, что корреспонденция его просматривается, что комната его напичкана подслушивающими устройствами и записывающей аппаратурой.
Фролякина лечили. Но безуспешно. Получил инвалидность. Болезнь не оставляла его, особенно обостряясь по весне и осени. А в остальное время в полнолуние.
Он измучился, начал писать жалобы во все высокие инстанции: председателю КГБ и министру МВД, в Прокуратуру Союза и в Президиум Верховного Совета, на съезды партии и ее генеральным секретарям.
Тексты писем разнообразием не отличались: виноват, совершил в молодости проступок, за что был справедливо наказан. Вину свою осознал, искупил, чистосердечно раскаялся, хочу быть достойным и полноправным гражданином Родины. В связи с чем убедительно прошу оказать мне доверие и снять с меня наблюдение компетентных органов. К сему - Фролякин.
Вначале эти жалобы и просьбы, естественно, проверялись, ставились на контроль, приезжали в город комиссии. Позже письма просто возвращали разбирайтесь на месте.
Но как тут разберешься, что сделаешь, если болен человек? И сам страдает, и людям покоя не дает. Все письма и отписки аккуратно подшивает, нумерует, новые запросы и просьбы шлет, с жалобами в милицию как на работу ходит: снимите да снимите "жучка" с квартиры, очередное заявление несет и часа два на несправедливость жалуется. С самого начала рассказывает, всю многолетнюю переписку вслух читает.
- Во достал - дальше некуда, - подытожил "крутой" мент Петя. - Хоть сажай его, да не за что.
- А мне жалко мужика, - вздохнул Михалыч. - Без вины мается.
- Помочь бы надо, - добавил и Волгин. - Столько лет на пределе живет. Плохо может это кончиться. Или сам повесится, или к нам с бомбой придет.
- Поможешь ему, как же. Сколько раз в психушку клали - все без толку.
- Вот что, ребята, - решил я. - Надо все-таки "жучка" снять.
Они посмотрели на меня, как на Фролякина. Даже отодвинулись с опаской.
- Только сделать это натурально - тик в тик. И демонстративно.
Они снова придвинулись - поняли.
И мы распределили роли. Благотворительного спектакля. Весь сбор - в пользу Фролякина.
Фролякин пришел аккуратно - ровно в четырнадцать часов. С портфелем и увязанной стопкой бумаг - многолетняя бесплодная переписка с госучреждениями.
Его проводили в кабинет начальника.
Волгин встал, первым протянул Фролякину руку, жестом усадил за стол, взял его заявление. Внимательно прочитал, наложил в уголке резолюцию.
- Вы извините нас, Иван Васильевич, совсем про вас забыли, дел выше горла. Сейчас мы ваш вопрос решим. - Волгин снял трубку телефона.
Фролякин, склонив голову к плечу, внимательно ждал.
- Товарищ полковник, Волгин беспокоит. Тут у меня гражданин Фролякин с заявлением. Да, тот самый... Ну, конечно... Думаю, вполне можно... Давно осознал... С избытком... Но мне ваша санкция нужна. - Волгин говорил спокойно, деловито, постукивал торцом карандаша в стол. - И вашего сотрудника пришлите. Да, сейчас же и съездим, чего откладывать приятное дело? Спасибо, жду. - Положил трубку.
- Все в порядке, Иван Васильевич. Сейчас приедет специалист из службы контрразведки, и отправимся к вам на квартиру.
Фролякин смаргивает с ресниц легкую слезу.
Волгин вызывает дежурного, передает ему заявление Фролякина:
- Товарищ капитан, зарегистрируйте как положено - и в архив. Вместе с этим, - он кивает на переписку Фролякина. - Больше не понадобится.
До прибытия "специалиста из ФСК" (который ждет в соседней комнате своего выхода на сцену - это наш эксперт) Волгин и Фролякин дружелюбно беседуют о том и о сем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126