И все люди обретут благодать Божью в лучах Его Света.
Я сделал небольшую паузу, чтобы отдышаться. Уриил ждал.
— Только вот я не знаю, кто допустил ошибку: Господь, который не ошибается по определению, ангел-посредник или воплощавший Его замысел в жизнь мессия, бывший всего лишь человеком и как следствие — несовершенным. А, может быть, вмешалась недовольная подобной альтернативой тьма… Я не знаю. Да это и неважно. Главное в том, что все пошло совсем не так, как планировалось. Получившее пинок под зад человечество не кинулось со всех ног навстречу просветлению, а вместо этого предпочло забиться в города, загородиться опутанными колючей проволокой стенами защитных периметров, найти оружие против неуязвимой нечисти — все, что угодно, лишь бы не ломать привычный уклад жизни. Все, что угодно, лишь бы не смотреть на обжигающий глаза и душу свет… Ведь это же так больно — смотреть на свет.
Я говорил и чувствовал, что попадаю. По яростно сверкавшим глазам Уриила, по насмешливой ухмылке Аваддона, по взволнованному дыханию Ирины чувствовал: попадаю!
— Уставший терпеть людские безобразия Господь явил человечеству свою силу, сказал себе решающее слово. И, повинуясь Его воле, кто-то из нас сделал первые шаги к свету, кто-то, наоборот, скатился во тьму, но большая часть разумных прямоходящих, созданных по образу и подобию, вообще не сделала никаких выводов. Спрятавшись за спины солдат и чистильщиков, она даже не задумывается о том, зачем Он нам дал все это… Средний горожанин считает, что за стеной живут обычные твари. Что тьма — это нечто невещественное и далекое, зло — это что-то такое, что нельзя пощупать. Что церковь дана ему для защиты от Божьего Гнева и что достаточно регулярно молиться и делать пожертвования, чтобы Всевышний не обратил к нему. Свою карающую длань… Человечество не изменилось. Разве что только границы отведенных ему сил стали немного расплывчатее. Ныне на улицах можно встретить и носителей света и предавшихся тьме, можно найти места, пропитанные добром, и отыскать за периметром точки сосредоточения концентрированного зла. Но, хотя грани дозволенного расплылись, человечество в среднем осталось все тем же: самолюбивым, грубым, слепым. Не желающим видеть ничего, кроме самого себя. И нет надежды, что оно изменится, в одночасье поняв брошенную ему свыше истину. Три десятилетия не поняло, не поймет и впредь.
Я замолчал на миг, втайне надеясь, что Уриил что-нибудь скажет, опровергнет мои выводы, хоть как-нибудь проявит себя.
Но он молчал.
— И тогда где-то среди светлых, увенчанных нимбами голов был рожден новый план… А вернее, видоизменен старый. Новый День Гнева. Еще одна генеральная чистка, но на этот раз куда более тщательная. И с гарантией, что на этот раз все сработает так, как надо… А ведь на самом деле это тоже просто. Как заставить человека выбрать верный путь развития? Очень легко: нужно чтобы иных путей попросту не оказалось. Как вынудить человечество отречься от ведущего в пропасть саморазрушения пути технического прогресса? И это тоже нетрудно: надо просто истребить всю его культуру… И не этого ли хочет Он теперь: уничтожить наше наследие, сбросить остатки человечества во времена варварства и дикости? Ведь именно отталкиваясь от пещер и костров, легче всего достичь изначального Света. Технологическое общество слишком закостенело, слишком увязло в искусственных, продающихся за деньги благах, вместо того чтобы искать их внутри себя самого. Но первобытный дикарь — это совсем другое дело. Его вера будет чистой и не замутненной бесполезными раздумьями и философствованиями. Это будет идеальный инструмент на пути к свету. Покорный и простодушный… Разве я не прав, ангел? Скажи, разве я говорю неправду?
Холодные глаза Уриила сверкнули подобно двум отполированным сапфирам. И что в них мелькнуло: досада, раздражение, ярость? Я не смог разобрать.
— Через тысячу лет в этом мире будет пылать Свет, — только и сказал он. Я кивнул.
— Благая цель. Воистину благая. Вот только оправдывает ли она предпринятые ради ее достижения средства? Скажи, ангел, оправдывает или нет?
Уриил явно разозлился. Его трубный голос взревел подобно грому. И в нем отчетливо слышалась нотка ярости:
— Ты обвиняешь Его в пособничестве тьме?.. Или же обвиняешь меня?!
Я медленно кивнул. Глядя в застывшее маской праведного гнева лицо Уриила, видя краешком глаза откровенно ухмыляющуюся морду Аваддона, чувствуя, как Ирина торопливо дергает меня за рукав, я кивнул. И склонился навстречу испуганно шепчущим губам:
— Алеша, перестань… Что ты делаешь?
— Защищаю свою любовь. И заодно — все человечество, — так же тихо ответил я, понимая, что шепот мой все равно ничего не стоит, что точно так же я мог бы кричать во все горло, что скрыть что-нибудь от этих глаз — неважно каких: синих или черных — невозможно.
Ирина молчала некоторое время. И я уже вновь поворачивал голову в ту сторону, где двумя неподвижными статуями застыли посланцы вечности, когда она снова дернула меня за рукав.
— Леша, подожди… — негромко сказала она. И одними только губами добавила: — Я тоже люблю тебя…
— Я знаю, Ира… Я знаю.
Я повернулся навстречу яростному напору силы, хлещущему мне в лицо из серо-синих, как предгрозовое небо, глаз Уриила. И кивнул вновь, решительно и безвозвратно. Словно ставя последнюю точку.
— Да. Я обвиняю вас. Обвиняю в жестокости. Обвиняю в слепоте. Обвиняю в том, что ваш свет — это не совсем Свет и что ваше добро — это уже совсем не Добро.
Теперь в глазах Уриила горела не ярость. Уже не ярость. Ненависть… Я машинально отметил, что, оказывается, даже ангелам это чувство не чуждо… А потом улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112