ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Одни горели, пока поднимались, ввинчиваясь в темное небо. Пламя отбрасывало тени немыслимых очертаний, и тени танцевали на стенах.
Когда Роберт склонялся над корытом, блуждающие сполохи красного и оранжевого освещали его лицо. Оно казалось почти совершенным и в то же время не более похожим на мое, чем мое – на Микеланджелова Давида. Резко очерченные брови Роберта казались стремительными черными росчерками одинаковой умеренной толщины по всей своей длине. Глаза его были чистыми и блестящими, форма носа безупречна, будто ее создал резец богоподобного ваятеля. Глубокие тени подчеркивали рисунок скул и четко очерченный рот. В его лице были видны острота ума, самоуверенность, изящество, энергия и – когда он наблюдал за танцем светлячков и огненных птиц над головой – тот чистый голод, который принуждал его наслаждаться разрушением.
– Твоя очередь. – Роберт подпрыгнул, пытаясь сбить поднимающееся к темному небу огненно-желтое крылышко.
Я присел на корточки перед корытом и поворошил тлеющие страницы, отдергивая руку от редких языков опавшего пламени. Под раскаленным ковром строки вскипали и скручивались. Роберт подпрыгивал за своим порхающим желтым крылышком, пока то не сжалось до крошечного созвездия красно тлеющих искр, затем метнулся к стене вдогонку за другой пылающей птицей. Он напомнил мне служителя какого-то древнего божества – его волосы перевиты лентами из золотых кузнечиков, и он охвачен исступлением обряда жертвоприношения. Затем я подумал, что Роберт скорее похож не на служителя, а на само божество, ликующее в бешеной пляске пожара и хаоса.
Пританцовывая, он вернулся, чтобы подержать над огнем переплет – желтый язычок распустился и побежал поперек зеленой обложки. Мое ощущение непостижимой глубины его жизненного опыта вдруг стерлось и исчезло, переродившись в понимание причин его неуравновешенности, интенсивности его детских страданий. Будто он остановился в развитии под бременем всего свалившегося на него. Впервые я понял, что половину своей жизни Роберт провел в заточении, а я – я был единственным, кто мог его спасти. Роберт нуждался во мне куда острее и больше, чем я нуждался в нем Внутри той непроглядной бездны ревности, которая была его душой, Роберт тоже знал это и делал вид, что не знает.
Его красивое лицо помрачнело, когда он заметил, что я наблюдаю за ним.
– Я думал о том, насколько мы с тобой похожи и не похожи, – сказал я и получил в ответ еще один раздраженный взгляд.
Мы вновь занялись делом и продолжали до тех пор, пока от экземпляров книги Эдварда Райнхарта не остались слой пепла и золы и несколько полусгоревших переплетов на дне корыта. Вокруг пахло так же, как на развалинах дома Хелен Джанетт. Черные обуглившиеся листы пятнали цемент двора. Роберт поддал один из них ногой, и он рассыпался в пыль.
– Давай спалим что-нибудь из его Лавкрафтов.
– Хорошие книги палить не собираюсь, – заявил я, – но ты подсказал неплохую мысль.
Я вернулся в дом и заметил, что руки выпачканы сажей.
«Лицо, скорее всего, тоже», – подумал я.
Уже успокоившийся и сдержанный, в дверях появился Роберт. В отличие от меня он был безукоризненно чист. При помощи носового платка я вытянул с полки «Ужас в Данвиче»:
– Сдается мне, этот Лавкрафт был первым, которого прочитал Райнхарт. И, скорее всего, это его Библия.
Роберт проявил признаки заинтересованности.
– Он пойдет на все, чтобы вернуть ее.
– Что ж, тогда мы заставим его ходить перед нами на задних лапках. – Роберт взглянул на свои часы. – Ты б умылся. Смотреть страшно.
– Как насчет завтра?
– Как показывает практика, наши приключения начинаются часа в три-четыре пополудни. Я найду тебя до трех, где бы ты ни был. А до тех пор не делай никаких глупостей, хорошо?
– Ты тоже.
Роберт улыбнулся мне:
– Ага, у Нэда опять козырь в рукаве. Нэд никогда не выкладывает карты на стол. У меня вопрос. Он не знает, что мы знаем, что он знает, что нас двое. Не мог бы ты ясно изложить, как мы используем данный факт против него?
– Точно так же, как было в Боулдере, – ответил я, не желая сообщать ему остальное.
– Я пас.
– А у тебя не будет выбора. Это все, что у нас есть. Роберт остро глянул на меня, будто зажатый между тем, что он считал правдой, и тем, что он не желал признавать.
– Я же сказал, я – пас.
Я подошел к столу, с которого, как мне показалось, Эрл Сойер убрал фотографию в рамке – фотографию его самого в юности.
– Иди сюда. – Роберт с неохотой пошел через комнату. – Подержи под светом руку.
– Если ты так настоятельно требуешь…
Роберт протянул вперед под лампу правую руку ладонью вверх, вытянул пальцы. Ни единой складки не разделяло его ладонь, и кончики пальцев были идеально гладкими, без рисунка. Его рука словно была изготовлена из поразительно напоминающего живую ткань пластика.
– Когда раздавали отпечатки, хватило не всем, – ухмыльнулся Роберт. – Не сказал бы, что мне их очень недостает.
«Нехватка их доставляет тебе больше страданий, чем ты позволяешь себе признать», – подумал я. Он убрал руку из круга света:
– Ты еще столького не знаешь…
– Ничего, на данный момент достаточно, – сказал я, однако Роберта уже не было рядом.
108
Перед складом на Лавандовой сидел на корточках мальчишка в лохмотьях – руки опущены меж колен, в пальцах зажата сигарета. Плечи его дернулись, рука с сигаре-той поднялась, губы сомкнулись вокруг фильтра. Он выучил наизусть каждый жест Френчи Ля Шапеля. Когда я подошел к мальчишке, тот вскочил на ноги и юркнул за дверь. Брякнул засов.
Прижав ладони к двери, я прошептал:
– Мне нужен Нолли Уидл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
Когда Роберт склонялся над корытом, блуждающие сполохи красного и оранжевого освещали его лицо. Оно казалось почти совершенным и в то же время не более похожим на мое, чем мое – на Микеланджелова Давида. Резко очерченные брови Роберта казались стремительными черными росчерками одинаковой умеренной толщины по всей своей длине. Глаза его были чистыми и блестящими, форма носа безупречна, будто ее создал резец богоподобного ваятеля. Глубокие тени подчеркивали рисунок скул и четко очерченный рот. В его лице были видны острота ума, самоуверенность, изящество, энергия и – когда он наблюдал за танцем светлячков и огненных птиц над головой – тот чистый голод, который принуждал его наслаждаться разрушением.
– Твоя очередь. – Роберт подпрыгнул, пытаясь сбить поднимающееся к темному небу огненно-желтое крылышко.
Я присел на корточки перед корытом и поворошил тлеющие страницы, отдергивая руку от редких языков опавшего пламени. Под раскаленным ковром строки вскипали и скручивались. Роберт подпрыгивал за своим порхающим желтым крылышком, пока то не сжалось до крошечного созвездия красно тлеющих искр, затем метнулся к стене вдогонку за другой пылающей птицей. Он напомнил мне служителя какого-то древнего божества – его волосы перевиты лентами из золотых кузнечиков, и он охвачен исступлением обряда жертвоприношения. Затем я подумал, что Роберт скорее похож не на служителя, а на само божество, ликующее в бешеной пляске пожара и хаоса.
Пританцовывая, он вернулся, чтобы подержать над огнем переплет – желтый язычок распустился и побежал поперек зеленой обложки. Мое ощущение непостижимой глубины его жизненного опыта вдруг стерлось и исчезло, переродившись в понимание причин его неуравновешенности, интенсивности его детских страданий. Будто он остановился в развитии под бременем всего свалившегося на него. Впервые я понял, что половину своей жизни Роберт провел в заточении, а я – я был единственным, кто мог его спасти. Роберт нуждался во мне куда острее и больше, чем я нуждался в нем Внутри той непроглядной бездны ревности, которая была его душой, Роберт тоже знал это и делал вид, что не знает.
Его красивое лицо помрачнело, когда он заметил, что я наблюдаю за ним.
– Я думал о том, насколько мы с тобой похожи и не похожи, – сказал я и получил в ответ еще один раздраженный взгляд.
Мы вновь занялись делом и продолжали до тех пор, пока от экземпляров книги Эдварда Райнхарта не остались слой пепла и золы и несколько полусгоревших переплетов на дне корыта. Вокруг пахло так же, как на развалинах дома Хелен Джанетт. Черные обуглившиеся листы пятнали цемент двора. Роберт поддал один из них ногой, и он рассыпался в пыль.
– Давай спалим что-нибудь из его Лавкрафтов.
– Хорошие книги палить не собираюсь, – заявил я, – но ты подсказал неплохую мысль.
Я вернулся в дом и заметил, что руки выпачканы сажей.
«Лицо, скорее всего, тоже», – подумал я.
Уже успокоившийся и сдержанный, в дверях появился Роберт. В отличие от меня он был безукоризненно чист. При помощи носового платка я вытянул с полки «Ужас в Данвиче»:
– Сдается мне, этот Лавкрафт был первым, которого прочитал Райнхарт. И, скорее всего, это его Библия.
Роберт проявил признаки заинтересованности.
– Он пойдет на все, чтобы вернуть ее.
– Что ж, тогда мы заставим его ходить перед нами на задних лапках. – Роберт взглянул на свои часы. – Ты б умылся. Смотреть страшно.
– Как насчет завтра?
– Как показывает практика, наши приключения начинаются часа в три-четыре пополудни. Я найду тебя до трех, где бы ты ни был. А до тех пор не делай никаких глупостей, хорошо?
– Ты тоже.
Роберт улыбнулся мне:
– Ага, у Нэда опять козырь в рукаве. Нэд никогда не выкладывает карты на стол. У меня вопрос. Он не знает, что мы знаем, что он знает, что нас двое. Не мог бы ты ясно изложить, как мы используем данный факт против него?
– Точно так же, как было в Боулдере, – ответил я, не желая сообщать ему остальное.
– Я пас.
– А у тебя не будет выбора. Это все, что у нас есть. Роберт остро глянул на меня, будто зажатый между тем, что он считал правдой, и тем, что он не желал признавать.
– Я же сказал, я – пас.
Я подошел к столу, с которого, как мне показалось, Эрл Сойер убрал фотографию в рамке – фотографию его самого в юности.
– Иди сюда. – Роберт с неохотой пошел через комнату. – Подержи под светом руку.
– Если ты так настоятельно требуешь…
Роберт протянул вперед под лампу правую руку ладонью вверх, вытянул пальцы. Ни единой складки не разделяло его ладонь, и кончики пальцев были идеально гладкими, без рисунка. Его рука словно была изготовлена из поразительно напоминающего живую ткань пластика.
– Когда раздавали отпечатки, хватило не всем, – ухмыльнулся Роберт. – Не сказал бы, что мне их очень недостает.
«Нехватка их доставляет тебе больше страданий, чем ты позволяешь себе признать», – подумал я. Он убрал руку из круга света:
– Ты еще столького не знаешь…
– Ничего, на данный момент достаточно, – сказал я, однако Роберта уже не было рядом.
108
Перед складом на Лавандовой сидел на корточках мальчишка в лохмотьях – руки опущены меж колен, в пальцах зажата сигарета. Плечи его дернулись, рука с сигаре-той поднялась, губы сомкнулись вокруг фильтра. Он выучил наизусть каждый жест Френчи Ля Шапеля. Когда я подошел к мальчишке, тот вскочил на ноги и юркнул за дверь. Брякнул засов.
Прижав ладони к двери, я прошептал:
– Мне нужен Нолли Уидл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194