Иначе Дуэйн услышит машину, и позвонит Говру. Им не нужно знать, куда я иду. Альтернативой было сидеть в доме и принимать каждый скрип половиц за ее шаги. Нет. Все должно кончиться там же, где и началось – на старом пруду Полсона. Я должен пойти туда один, без Дровосека и Зака, к этим гладким камням, к этой холодной воде. Я должен сдержать данную мною клятву. Ярость Дуэйна, расчеты Белого Медведя меркли перед тем, что мне предстояло. Я забыл о них сразу же после того, как Дуэйн покинул дом. Изголодавшийся Пол Кант смог пройти через поле; смогу и я.
* * *
Я сделал это раза в четыре быстрее, чем Пол. Я просто шел по обочине дороги в мягком свете заката. Один раз мимо проехал грузовик, и я переждал в пшенице, пока его фары не скрылись за поворотом. Я чувствовал себя невидимкой. Никакой болван на грузовике не мог остановить меня, как я не мог остановить свою кузину. Я шел быстро, не глядя под ноги, превозмогая страх. На вершине холма я дотронулся до плаката, рекламирующего городскую кассу, и почувствовал под рукой мягкую древесную гниль. Отсюда еще был виден свет, горевший в окнах Дуэйна. Мне вдруг показалось, что я могу оторваться от земли и полететь, подхваченный холодными крыльями.
У подножия невысокого холма, за которым лежал пруд, я остановился передохнуть. Было около девяти. В чистом небе повис белый камень луны. Я шагнул на тропинку, ведущую к пруду; меня тянуло туда как магнитом. Лунный свет выхватил из темноты ветку громадного дуба. Под корой перекатывались мощные мускулы. Я сел на глыбу гранита, снял туфли и швырнул их в траву. Потом на цыпочках двинулся дальше.
В конце тропинки гравий сменился сухой травой. Передо мной лежало бурое ровное пространство с полоской кустов на краю. Быстро темнело. Я увидел, что несу в руках куртку, и набросил ее на плечи. Алисон Грининг, казалось, скрывалась в самом пейзаже, в каждый его детали. Она впечаталась в каждый камень, в каждый лист. Я шагнул вперед – самый отважный поступок в моей жизни, – и невидимость сомкнулась вокруг меня.
Когда я достиг другого конца бурой поляны, уже было темно. Переход от сумерек к ночи занял какие-то секунды. Мои босые ноги нащупали камень. На пятке у меня лопнул мозоль, и я увидел, несмотря на темноту, текущую кровь. Я свернул к кустам, из которых тут же вспорхнула стайка птиц. Лунный свет посеребрил их оперенные тельца и упал на скелеты кустов внизу. Я сделал еще шаг, и передо мной открылся черный провал пруда.
В следующий момент луна, похожая на лицо Алисон, заискрилась на поверхности воды. Я закрыл глаза. Мой рассудок заметался в клетке из образов. Я не сразу смог вспомнить собственное имя: выскользнуло “Майлс”, потом “Тигарден”. Я сделал еще шаг и почувствовал, что сияние тянет меня к себе. Еще шаг. Весь пруд, обрамленный каменным поясом, как будто гудел – нет, он гудел, вклинившись в пространство между бездонной глубиной и пронизанным лунным светом небом.
Потом я оказался там, на дне. Холодные камни жгли мне ноги, но голова горела в лунном огне. Вода потекла по моим рукам, но, когда я пощупал рукава, они были сухими. На самом дне я запрокинул лицо к холодной безучастной луне.
Мое тело начало дрожать, и я опустился на камни, закрыв глаза. Я не знал, откуда она появится; почему-то мне казалось, что она выступит из отражения луны в центре пруда. Камень подо мной задвигался, с закрытыми глазами я плыл вместе с ним неведомо куда. Мне показалось, что навстречу мне из камня поднимается мой двойник, готовясь схватить меня холодными руками.
Когда я снова открыл глаза, я так же сидел на камне, который продолжал дрожать и пульсировать подо мной. Я не мог сдвинуться с места. Водная гладь подо мной лежала спокойная, ожидая меня. Я знал, что времени осталось немного. Остаток жизни мне предстояло ждать. И думать.
* * *
Но мысли и ожидание успокаивают, и через некоторое время мой лихорадочный пульс замедлился. Я перестал дрожать. Снова открыв глаза, я поглядел на мерцающие зеленым стрелки часов: десять сорок пять.
Я попытался вспомнить, когда мы вошли в воду. Что-то между одиннадцатью и двенадцатью. Алисон умерла около полуночи. Я посмотрел на звезды, потом опять на отражение луны в воде. Я помнил каждое слово той ночи, каждый жест. Через двадцать лет все они теснились в моей голове, как бывало уже несколько раз – особенно на лекциях, когда в мой рассудок, умудренный литературным опытом, вторгались события того далекого дня.
Все это до сих пор происходило в каком-то заресничном пространстве, и мне стоило только открыть глаза, чтобы увидеть ее улыбающееся лицо. Хочешь сделать, как делают в Калифорнии? Ее руки на бедрах. Я мог увидеть и свои руки, расстегивающие пуговицы, свои ноги, худое бледное тело тринадцатилетнего мальчика. Я мог увидеть ее руки и плечи, белой аркой встающие над водой.
Все это отпечаталось в памяти еще двух человек. Они видели нас: наши сплетенные тела, наши белеющие руки, ее волосы, закрывающие мое лицо. Им наши белые лица должны были казаться очень похожими, словно растущими из одного корня.
Я поднял руку и посмотрел на часы. Одиннадцать. Меня опять начала пробирать дрожь.
Я снова закрыл глаза, и снова энергия камня хлынула в мои руки, ноги, ягодицы. Весь пруд подо мной колыхался, вдыхая и выпуская воздух. Я стал считать его вздохи и досчитал до сотни.
Совсем скоро.
Я вспомнил себя месяц назад, когда я едва осмеливался признаться, что вернулся на ферму, чтобы сдержать обещание, данное духу. Когда я принес с собой в долину смерть. Несмотря на все книги, выписки и материалы, я проработал над диссертацией не больше трех дней. Я отказался от работы под дурацким предлогом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75