Самого же Ханса девушка забыла, и вспоминала только тогда, когда разворачивала пластинку ванильной жвачки.
— Мисс Люксхольм, прошу вас, — проговорил возникший в дверях секретарь Харальда, и посторонился, пропуская вперед Присциллу. На Гертруду секретарь даже и не взглянул.Как-то во время торжественного обеда в ознаменование пуска нефтедобывающей платформы в Северном море Гертруда поленилась угостить секретаря его любимым блюдом — черничным вареньем со сливками.Да, преступления против гастрономических утех не прощаются никогда.Тетка фыркнула и молча отправилась в обратный путь, у нее сегодня был ответственный день — на кухню принесли форель, и повара ждали профессиональных указаний.
Харальд Люксхольм стоял под собственным портретом в сумрачном кабинете, или это только так казалось, что в сумрачном.Шторы на окнах не пропускали яркий солнечный свет, и выражения на лице отца было не разглядеть. Зато лицо на портрете было угрюмым и торжественным одновременно.Харальд был давно и серьезно болен, это Присцилла хорошо знала. Он перенес операцию по поводу рака щитовидной железы. И вот новое испытание: подкачало сердце. Харальд только что перенес один за другим два инфаркта.После нелепой смерти Вениамина ему не везло, несчастья просто поселились на острове.Никто из конкурентов не догадывался о действительном положении дел со здоровьем Люксхольма, старик держался молодцом, но можно было заметить, как обострились черты его грубого лица, а крепкая коренастая фигура, напротив, погрузнела, потеряла былую спортивную стройность.На остров давно не пускали телерепортеров, охрана встречала катера с журналистами выстрелами из ракетниц. Все равно газеты были полны слухов, один нелепее другого.Желтые издания утверждали, что Харальд Лкжсхольм просто сошел с ума, взял в жены молоденькую таитянку, а собственную жену приказал утопить в Северном море, сбросив ее в воду с нефтедобывающей платформы.
— Как ты себя чувствуешь, папа? — робко поинтересовалась Присцилла.— А как я должен себя чувствовать, если моей заботливой дочери в тягость находиться в моем доме? — ответил вопросом на вопрос Харальд Люксхольм, цепким взглядом окидывая вошедшую девушку.Присцилла со страхом почувствовала, что Харальд видит ее насквозь. Иначе как он мог догадаться о ее мыслях о Лондоне, о желании обмануть охранников и убежать в аэропорт? Боже мой, ну когда она будет жить нормальной жизнью, перестанет спрашивать разрешения, что и как ей делать!?— Наконец-то за все годы нашей жизни на Хирке, ты можешь мне по-настоящему пригодиться, — медленно проговорил Харальд своим характерным голосом, которого все боялись. — Наконец-то хоть что-то сможешь для меня сделать.Что он имеет в виду, этот ужасный человек, подумала девушка. Разве я так уж плохо себя вела, и не заслужила других добрых слов?И что я могу сделать, чем могу помочь ему? Со всеми напастями Харальд всегда справлялся сам. Все, что он требовал от меня, я всегда выполняла. Кто скажет, что я была капризной, плохой дочерью?Проницательный взгляд Харальда Люксхольма уперся в глаза побледневшей Присциллы.— Я нашел тебе мужа, — сказал он и надолго замолчал, продолжая буравить взглядом лицо дочери. — Кстати, Гертруда жаловалась, что в лодочном сарае беспорядок. Это так? Почему?От неожиданного сообщения девушка даже пошатнулась, сердце ее забилось. Мужа?! Но ведь только одна вещь на свете могла заставить ее отца произнести такие слова. Только прибыль, только заботы о преувеличении капитала могли толкнуть Харальда на поиски мужа для нее! А вовсе не забота о ее благополучии.Язык присох к гортани, у Присциллы не было сил что-либо вымолвить. И при чем тут беспорядок в лодочном сарае? Господи, можно с ума сойти!— Когда с тобой разговаривает отец, надо отвечать, — недовольно произнес Харальд. — Уважающая родителей дочь не молчит, когда заботятся о ее счастье. Или заботятся о прибыли, что одно и тоже.Но Присцилла не проронила ни звука. Да и что говорить, если ее мнение никогда ничего не значило в этом ужасном доме. Она всецело зависела от воли жестокого, грубого человека, не противореча ему ни в чем. Она, с детства боявшаяся воды, даже сделалась завзятой яхтсменкой, и никто теперь лучше ее не гоняется на швертботе от Ставангера до Бергена!Томительную паузу прервал Харальд.— Если бы Вениамин не умер, — проговорил он медленно, печальным голосом и перевел взгляд на портрет названного брата Присциллы, разбившегося в прошлом году на своем спортивном самолете в горах Французской Ривьеры. — Если бы Вениамин не умер, у меня и мысли не было бы о том, как устроить твою судьбу. Но, что случилось, то случилось!Пауза была мучительна. Присцилла замерла, чувствуя, как сильно бьется ее сердце. Почему отец говорит о ее судьбе, к чему этот разговор?Харальд продолжил:— Но сегодня я позвал тебя за тем, чтобы сообщить, — ты, и только ты, являешься моей единственной наследницей. Весь капитал империи Люксхольма принадлежат тебе, Присцилла… Впрочем, если бы Вениамин был жив, я сказал бы тебе то же самое. Сын не задумывался о продлении рода Люксхольмов, и не хотел плодиться и размножаться. Не хотел он детей и не любил их. На все воля Божья…Губы девушки разлепились, она выдохнула:— Я — единственная наследница?! Но разве я хочу размножаться?! Где на мне написано, что я люблю и хочу детей?!Харальд издал сардонический смешок, глаза его зло сверкнули.— Не думаю, чтобы ты была этими моими словами недовольна. Завещание написано, всякие споры неуместны. Согласись, новость сногсшибательная, и незачем было тебя к ней готовить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39