Но, пусть и анонимные, хорошие стихи не оставляют равнодушным вообще никого. Так что же говорить о живом непосредственном общении? "Как уст без дружеской улыбки, без грамматической ошибки я речи русской не люблю", – сказал поэт, и жизнь показывает, что наша речь ни фонетически, ни грамматически ни даже семантически далеко не безупречна. Любой, кому приходилось работать со стенограммами, хорошо знает, что стерильно правильная, безупречная и по форме и по содержанию речь (во всяком случае импровизационная), наверное, вообще не встречается в природе. "Египетские ночи" являют нам пример совершенно особого состояния духа, которое не может длиться все двадцать четыре часа в сутки. Однако это нисколько не мешает нам понимать друг друга: формальные огрехи с лихвой искупаются восприятием той самой знакообразующей ауры, которая сопровождает любое речение. Даже если это речение потерявшего душевное равновесие человека. Именно эта аура раскрывает перед нами все нюансы действительного смысла – зачастую даже там, где наличествует прямое противоречие между ним и фактической лексикой всего воспринимаемого нами.
Это означает, что полный контекст всего произносимого нами в принципе не может быть сокрыт от того, к кому мы адресуемся. Иначе говоря, в процессе любого знакового обмена воспринимающему индивиду должно передаваться не только смысловое ядро транслируемой информации, но и то эмоциональное состояние, в котором она порождалась и которое образует собой неотъемлемый элемент действительного содержания в сущности любого знака.
(Правда, нужно считаться с тем, что абсолютно полное и точное воссоздание всей структуры знакового посыла едва ли возможно; далеко не все нюансы эмоционального подтекста знака всякий раз на деле воспроизводятся каждым воспринимающим его индивидом. Для воспроизведения всей смысловой ауры знака необходима особо тонкая организация психики индивида, нечто родственное экстрасенсорике. Но, во-первых, здесь говорится не столько о повседневной практике, сколько о принципиальной возможности такого отражения. Во-вторых, – и об этом необходимо постоянно помнить – очень многие наши способности могут систематически подавляться нашим сознанием. На самом деле все органы наших чувств фиксируют значительно больше того, что явственно осознается нами. Многое просто не доходит до верхних отделов психики благодаря предварительному отсеву всего несущественного в процессе выработки чисто сознательного решения. Ведь психическая деятельность человека – это, кроме всего прочего, еще и непрерывный – протекающий все 24 часа в сутки на протяжении всей жизни – отбор информации, поставляемой всеми без исключения рецепторами, который совершается где-то на уровне подсознания. Чисто сознательные решения принимаются лишь на основе тщательно отфильтрованного массива.)
Отсюда и вытекает не всегда замечаемое, но от этого не теряющего свою значимость обстоятельство, которое во многом предопределяет едва ли не все пути нашей истории. Ведь если то состояние духа, которое отливается в каждый знаковый посыл, способно полностью передаваться воспринимающему его индивиду, то все, порождаемое нами, своеобразным бумерангом обязано возвращаться назад, к нам же самим. Другими словами, любой информационный обмен в конечном счете оказывается порождением одноименной эмоциональной реакции на обоих полюсах общения. Отсюда порыв агрессии и злобы способен вернуться встречной вспышкой такой же неуправляемой непримиримости; в свою очередь, готовность к уступке – встречной же готовностью к компромиссу. Поэтому общим охранительным принципом регулирования совместного бытия должно становиться – и становится – такое положение вещей, при котором даже готовность к немедленному нападению облекается в психологическое состояние острого приступа страха.
Иначе говоря, впервые сформулированное в Нагорной проповеди Христа: "Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки" рождается отнюдь не на пустом месте.


4. ИСТОРИЯ ДУШИ

4.1. Объект эволюции

Итак, мы видим, что основания нравственности и начала творчества с самого начала оказываются неотделимыми друг от друга; именно их становление знаменует собой окончание долгого эволюционного пути, который венчается становлением нового биологического вида Homo Sapiens. Конечно, это еще не совсем творчество. Конечно, это еще совсем не тот нравственный закон, чудо которого великий Кант уподобил чуду звездного неба над нашей головой. Ведь даже гомеровские герои еще не знают его, единственная добродетель признаваемая ими, – это мужество, единственный порок – это трусость. Правда, над врагами уже не глумятся, но то, что мы читаем в сцене погребения Патрокла:

Бросил туда ж и двенадцать троянских юношей славных,
Медью убив их; жестокие в сердце дела замышлял он.
После, костер предоставивши огненной силе железной,
Громко Пелид возопил, именуя любезного друга:
"Радуйся, храбрый Патрокл, и в Аидовом радуйся доме!
Все для тебя совершаю я, что совершить обрекался:
Пленных двенадцать юношей, Трои сынов знаменитых,
Всех с тобою огонь истребит…"

все еще не вызывает никаких содроганий. Не знают этого закона и ветхозаветные персонажи, хотя уже в Ветхом завете во весь голос звучит тема сочувствия чужой боли. Все сказанное выше означает собой не более чем возможность того и другого, лишь развившуюся способность нового существа к реализации одного и восприятию повелений другого. Лишь только через тысячелетия можно будет с определенностью говорить об их действительном становлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59