Это говорило о вакуумной упаковке, и я подумал, что испытаю большое разочарование, если внутри коробки окажется пара фунтов трубочного табака. Потом ко мне пришла запоздалая мысль, что это может быть ловушка для дураков; детонатор, срабатывающий от изменения давления воздуха, который способен внезапным взрывом выбросить содержимое коробки мне в лицо.
Но этого не произошло, и я, сделав еще один глубокий вдох, начал работать консервным ножом. К счастью, нож оказался старого типа, и ему был не нужен обод для упора; он оставлял зазубренный, острый по краям разрез – весьма неаккуратный с виду, – но открыл коробку менее чем за две минуты.
Я отогнул верхнюю сторону коробки и, заглянув внутрь, увидел кусок коричневого блестящего пластика, покрытого какими-то деталями – какие вы можете во множестве увидеть в любом радиомагазине. Я вытряс содержимое коробки себе на ладонь и посмотрел на лежащее передо мной устройство с недоумением и некоторой безнадежностью.
Кусок коричневого пластика служил базовой платой для какой-то электронной схемы, очевидно, весьма сложной. Я узнал сопротивления и транзисторы, но большинство деталей ни о чем мне не говорило. Прошло немало времени с тех пор, как я изучал радио, и технологическая лавина новых изобретений прошла мимо меня. В мои дни каждый компонент являлся отдельной деталью, а теперь микроэлектронщики засовывают целую сложную схему из множества компонентов в один кремниевый чип, который не разглядишь без микроскопа.
– Что это? – спросила Элин со слабой надеждой на то, что я знаю ответ.
– Будь я проклят, если хоть что-то понимаю, – признался я.
Я посмотрел повнимательнее и попытался проследить какую-нибудь из цепей, но это оказалось невозможно. Данное устройство представляло из себя модульную конструкцию с несколькими печатными платами, установленными перпендикулярно базовой плате, и каждая из них ощетинилась десятками деталей явно не общепринятого дизайна, а одна, установленная в самой середине, имела металлический корпус любопытной формы, для которой не было объяснения – по крайней мере, на мой взгляд.
Единственное, что здесь имело для меня какой-то смысл, были два обыкновенных винтовых контакта на конце базовой платы с маленькими медными табличками с подписями, прикрепленными над ними. Один вывод был помечен "+", а другой "-", а выше находилась надпись «ПО v. 60...». Я сказал:
– Это американские вольтаж и частота. В Англии мы используем 240 вольт и 50 герц. Давай будем считать, что здесь расположен вход.
– Так, значит, это устройство, каким бы ни было его предназначение, американское.
– Возможно, американское, – сказал я осторожно.
Здесь отсутствовали элементы питания, и два контакта оставались не подсоединенными, поэтому устройство в данный момент не работало. Вероятно, оно начнет выполнять свою функцию, если на контакты подать ток напряжением 110 вольт и частотой 60 герц, но в чем заключается эта функция, я не имел ни малейшего представления.
Данное устройство, чем бы оно не являлось, несомненно, было сверхсовременным устройством. Электроника ушла так далеко, что эта штуковина, умещающаяся на ладони моей руки, вполне могла оказаться каким-нибудь супер-компьютером, способным доказать, что e=mc , или, напротив, опровергнуть.
Это могло также быть каким-нибудь хитроумным аппаратом для разогревания кофе, но я так не думал. Устройство не производило впечатления бытового прибора; оно было строго профессиональным, очень сложным и, очевидно, являлось продуктом длинной технологической цепи – технологической цепи в здании без окон, охраняемом людьми с твердыми лицами и большими пистолетами.
Я спросил задумчиво:
– Ли Нордлинджер все еще на базе в Кьеблавике?
– Да, – ответила Элин. – Я видела его две недели назад.
Я ткнул пальцем в плату.
– Он единственный человек в Исландии, который способен хотя бы предположить, что это такое.
– Ты собираешься ему ее показать?
– Не знаю, – медленно произнес я. – Ли может опознать в ней потерянную собственность американского правительства, и поскольку он состоит на службе в американских военно-морских силах, то будет обязан по этому поводу что-нибудь предпринять. Кроме того, у меня вообще не должно быть такой штуки, и у него неизбежно возникнет множество вопросов.
Я положил плату обратно в коробку, опустил крышку на место и замотал ее изолентой.
– Мне кажется, теперь, когда я открыл коробку, не стоит снова ее прятать под бампер.
– Слушай! – воскликнула Элин. – Это наш номер.
Я протянул руку и повернул регулятор громкости, после чего голос в динамике стал хорошо слышен.
– Сейдисфьердур вызывает семь-ноль-пять; Сейдисфьердур вызывает семь-ноль-пять.
Я снял с крючка микрофон.
– Семь-ноль-пять отвечает Сейдисфьердуру.
– Сейдисфьердур вызывает семь-ноль-пять; связь с Лондоном установлена. Соединяю.
– Спасибо, Сейдисфьердур.
Характер шума, доносившегося из динамика, внезапно изменился, и очень далекий голос сказал:
– Давид Таггарт слушает. Это ты Слейд?
Я ответил:
– Я говорю по открытой линии – очень открытой линии. Будьте осторожны.
Последовала пауза, после чего Таггарт сказал:
– Понимаю. Кто говорит? Очень плохо слышно.
Слышимость и правда была неважной. Его голос то усиливался, то становился совсем слабым и временами прерывался треском статического электричества. Я представился:
– Это Стюарт.
Из динамика донесся какой-то неописуемый шум. Это могли быть помехи, но скорее всего Таггарта хватил апоплексический удар.
– Какого черта ты там вытворяешь? – проревел он.
Я посмотрел на Элин и подмигнул ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92