– Понятно. Что ж, в таком случае вам назначат защитника в суде. Только уж не по вашему выбору. Впрочем, я постараюсь, используя свое влияние, нажать кое на какие пружины, и, может, вам достанется нужный человек. – Он взял папку и раскрыл ее. – А теперь расскажите мне подробно как провели то утро. – Он помолчал. – Мне, в частности, уже известно, что вы тогда не завтракали в отеле.
– Я плохо спал ночью, поэтому встал рано и вышел погулять.
Маскелл вздохнул.
– Куда же вы направились, мистер Риарден?
Я подумал.
– Я направился в Гайд-парк и дошел до Круглого пруда. Там расположен Кенсингтонский дворец, – интересное здание. К сожалению в тот ранний час он был еще закрыт.
– Я понимаю, что рано утром в Гайд-парке и в Кенсингтон-гарденс народу немного. И все же, говорили вы с кем-нибудь по дороге? Расспрашивали о чем-нибудь? О времени открытия дворца, например?
– Да нет, некого было расспрашивать.
– Хорошо. Что вы делали дальше?
– Я вернулся на угол Гайд-парка и затем пошел к Грин-парку. Затем по Бонд-стрит к Оксфорд-стрит; шел и глазел на витрины.
– Это в какое время было?
– Точно не знаю. Что-то девять пятнадцать, может быть. Я ведь просто так прогуливался. Посмотрел на Берлингтонскую аркаду, потом опять по Бонд-стрит. Смотрел на витрины, как я сказал. Замечательно. Ничего подобного в Южной Африке нет.
– И ни с кем не разговаривали?
– Если в я знал, что мне понадобится алиби, то, конечно, поговорил бы, – сокрушенно сказал я.
– Разумеется, – сказал Маскелл. – Итак, вы пришли на Оксфорд-стрит. Дальше что?
– Так. Я ведь не завтракал, так что нашел какую-то забегаловку, взял несколько бутербродов, пива. Поговорил с барменом, ирландцем. Он должен помнить меня.
– И когда это было?
– Наверное, после десяти. Заведение-то ведь уже открылось. Скажем, десять тридцать.
– Это алиби запоздало, – сказал Маскелл. – Оно не имеет значения. – Он взглянул на бумагу, вынутую им из папки. – Должен сказать вам, что версия полиции существенно отличается от вашей, и у них есть, чем подкрепить ее. – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Нужно ли мне напоминать вам о нежелательности лжи в разговоре со мной, вашим адвокатом?
– Я не лгу, – возмутился я.
Он заговорил серьезным тоном:
– Мистер Риарден, позвольте мне сказать вам, что вы в чрезвычайно опасном положении. Я полагаю, что во время суда вы будете настаивать на своей невиновности, но улики против вас таковы, что вы проиграете дело. Общественное мнение весьма обеспокоено преступлениями с применением насилия, и это отразится на суровости приговора. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Как юрист, я сейчас не могу предсказать результат процесса, но хочу сказать вам следующее: если брильянты будут возвращены и вы признаете себя виновным, суд может проявить снисходительность и, по моему мнению, вам дадут не больше, чем пять лет, а, может быть, даже три. Вы сможете сократить этот срок примерным поведением и выйти на свободу всего через два года.
С другой стороны, если брильянты не будут возвращены, а вы не признаете себя виновным, судья использует закон на всю катушку, выражаясь разговорным языком. Он запрет вас в камере, а ключ забросит в море. Полагаю, что вы получите не меньше четырнадцати лет. Поверьте, у меня большой опыт в таких делах, и я не любитель трепать языком. – Он откашлялся. – Ну, что вы теперь скажете, мистер Риарден? Что будем делать?
– Единственные брильянты, которые я видел в то утро, лежали в витринах магазинов на Бонд-стрит, – сказал я отчетливо.
Он долго смотрел на меня, потом покачал головой.
– Очень хорошо, – сказал он тихо. Я займусь своими делами и вашими – но без особой надежды на успех. Предупреждаю вас, что в распоряжении полиции такие улики, что защите их будет очень трудно опровергнуть.
– Я не виновен, – упрямо повторил я.
Он ничего не сказал, собрал свои бумаги и вышел из комнаты, не оглядываясь.

2

И вот я очутился на скамье подсудимых в Главном уголовном суде, Олд-Бейли. Там было много помпы, этикета, мантий, париков, поклонов и знаков почтения, – и я, вылезший из чрева Земли на скамью подсудимых, словно царь демонов в пантомиме, сразу привлек к себе внимание. Впрочем, у меня был соперник – Судья. Складывалось впечатление, что если человеку выпадает сидеть на председательской скамье, то он чувствует себя обязанным стать записным шутником и из всех сил старается заставить всех покатываться со смеха от своего остроумия. Хуже, чем судья, выступают, по моим воспоминаниям, только в мюзик-холле. Впрочем, это как-то рассеивает мрачную атмосферу зала. Кроме того, главный комик настроен обычно не предвзято – его шуточки целят и в обвинение, и в защиту в одинаковой степени. В общем, мне все это даже понравилось, и я смеялся вместе со всеми.
Маскелл, конечно, был в зале, но его роль сводилась к минимуму. Защиту вел человек по имени Роллинс. Незадолго до суда Маскелл еще раз попытался убедить меня в том, что я должен признать себя виновным. Он сказал:
– Мистер Риарден, я хочу, чтобы вы еще раз продумали последствия проигрыша вашего дела. Помимо того, что вы получите большой срок, есть еще кое-какие обстоятельства. Заключенные, имеющие длительные сроки, всегда считаются особо опасными, – прежде всего те, за которые предполагается финансовое обеспечение. При отсутствии брильянтов на сумму 173000 фунтов вы, несомненно, попадете в эту категорию. С особо опасными преступниками обращаются совершенно иначе, чем с обыкновенными, и, насколько я понимаю, их положение далеко от приятного. Я бы на вашем месте хорошенько подумал.
Мне об этом думать не стоило:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76