Он, а точнее вы оба, выбили меня из колеи тем, что согласились даже на то, что я сам считал чрезмерным. Мне не хотелось бы возвращаться к этой теме, но после того, что ты сказал мне сегодня, я должен знать. Наверное, ты сказал ему, что я собираюсь выставить тебя трусом и самозванцем?
Ричард осушил свой бокал, затем покачал головой:
— Я не был уверен, что этого достаточно. «Каролина Уилбер»? Для тебя это слишком топорная работа, Морган, что я могу объяснить только тем, что у тебя душа не лежала к этой мести. Но я знал, что ты не остановишься на полпути. Ты хотел меня наказать, а я желал быть наказанным, но особенно меня прельщала идея навредить отцу по ходу дела. Конечно, мне было бы неприятно, если бы ты осрамил меня, но моего отца никто не назовет трусом. Скандал повредил бы ему, но он не уничтожил бы графа Уитхемского.
— Значит ли это, Ричард, что я толкнул тебя?..
— Не извиняйся, мой, друг. Я ни о чем не жалею. Но вернемся к моей истории. Я сказал моему отцу… я сказал ему о Джереми, о том, как я его любил, о том, как мы были вместе. Это был сокрушительный удар, и мой отец не перенес бы огласки, как сэр Джозеф не мог перенести реакции общества на своего сына-карлика. Кстати, параллели, невольно возникавшие на вашей вечеринке, очень меня позабавили. Но так и есть. Что касается моего отца, то я знал, куда направить стрелу. Я всегда это знал. Но потребовалось твое возвращение в Лондон, чтобы я набрался мужества и выстрелил. — Он глубоко вздохнул, затем печально улыбнулся. — Я не упоминал Джереми, Морган. Я должен был защитить память твоего брата даже от тебя; главным образом, поэтому я и не мог просто пойти к тебе и рассказать правду, чтобы покончить со всем этим делом. Джереми и мой стыд держали нас на расстоянии в течение трех долгих лет. Но вернемся к делу. Мне достаточно было сообщить отцу, что я любил мужчину, чтобы он согласился на все условия. В конце концов, если бы ты даже принудил меня к дуэли, я выстрелил бы в воздух, а ты, будучи джентльменом, не смог бы хладнокровно убить меня. Так что это ни к чему бы не привело. Поэтому я рассказал все отцу. Мой дражайший папаша мог бы примириться с тем, что всем известна трусость его сына, но он не смог бы жить с мыслью, что общество знает, что он породил такого… такого…
— Должно быть, ты пережил жуткую сцену. Почему ты пошел на это?
Ричард вздохнул:
— Послушай, Морган, ты хотел спровоцировать меня на дуэль, используя моего отца. Чтобы доказать, что я не трус, каким ты собирался меня изобразить, мой отец мог заставить меня вызвать тебя на дуэль. Но он никогда не позволил бы, чтобы его фамильную честь защищал «мужчина-модистка», выродок…
— Все равно ты крупно рисковал. И ты очень меня обяжешь, если прекратишь заниматься самоуничижением. Ты такой, каким тебя создал Бог, Дикон; ведь я давно примирился с мыслью, что Джереми тоже был таким, каким его создал Бог. В конце концов, Ферди не извиняется за свой рост.
Ричард снова улыбнулся и вдруг стал прежним Ричардом, — человеком, которого Морган знал с незапамятных времен.
— Есть две вещи, которые объединяют всех нас, не так ли, мой друг? Ферди, Джереми, даже тебя и меня. Это Бог и наши отцы. Твоя чудесная жена должна радоваться тому, что выросла в сиротском приюте и избежала, по крайней мере, некоторых невзгод.
Морган оглядел комнату и, убедившись, что их никто не подслушивает, наконец перешел к теме, которая чрезвычайно занимала его с прошлой ночи.
— Дикон, что ты помнишь об убийстве?
— Об убийстве? — Ричард нахмурил брови, явно озадаченный. — Ах, ты имеешь в виду то разбойное нападение? Проклятые грабители! Мясники! Мало того, что они убили моих тетю и дядю, они забрали с собой ребенка, которого тоже, скорее всего, убили. — Он покачал головой. — Сказать по правде, я мало что помню. Я был тогда с тобой в школе, помнишь? Мать плакала, отец, как всегда, неистовствовал, потом были похороны и наш переезд в новое поместье. Больше ничего не помню. Когда мы ехали на похороны, на нашей карете еще не высохла краска: отец приказал украсить ее нашим новым гербом. Он с трудом сдерживал ликование по поводу того, что стал графом. — Ричард сделал еще глоток вина. — Боже, как я всегда ненавидел этого человека.
— Твой отец был младшим сыном, Дикон, и у него не было никаких перспектив. Представляю, как он, должно быть, бесился, когда узнал, что его брат уже в зрелом возрасте решил жениться. Ведь до этого он мог надеяться, что унаследует имущество Уилбертонов, не так ли?
Ричард подозвал слугу, чтобы тот снова наполнил их графин, и ответил после того, как тот отошел:
— Ты предполагаешь, что мой отец каким-то образом причастен к смерти дяди? Но это абсурд! Он напыщенный, злобный, невежественный ублюдок — но убийца? Если так, то мое признание ничего для него не значило. Если это так, Морган, то мой отец капитулировал перед тобой оттого, что твоя жена могла действительно быть леди Каролиной. Особенно удручает меня то, что если это так, то я признался даром. Боже, Морган, что заставляет тебя высказывать такие предположения?
Морган полез в карман, достал сигару, прикурил от свечи, стоявшей на столе, и выпустил тонкую струйку голубого дыма.
— Дикон, старый друг, ты помнишь моего дядю Джеймса?..
Через пятнадцать минут оба уже стояли на мостовой, преисполненные решимости заявить графу Уитхемскому о своих предположениях; никто из них не мог ни поверить в них, ни окончательно их отбросить. Они предстанут перед графом сегодня. Прямо сейчас. Пока тот чего-нибудь не предпринял.
— Морган!
Голова Ферди Хезвита высунулась из окна кареты герцога, которая остановилась перед кабачком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95