— Да, Донован, в воображении вам не откажешь. И как это вам пришло в голову, что я могу быть заинтересована в том, чтобы свести Артура и Джорджиану, женщину, которую я, кстати сказать, увидела сегодня в первый раз, и которая мне, пожалуй, не нравится?
— Не знаю, дорогая. Ради спортивного интереса? — спокойно предположил Томас, подходя к ней и вынуждая ее отступать, пока она не оказалась припертой к стене — в прямом и переносном смысле. Указательным пальцем он приподнял ей подбородок, а другой рукой оперся о стену на уровне ее головы, загородив путь к бегству. — Никакой другой причины ведь и быть не может.
Другой причины? Черт его побери. Любой другой удовлетворился бы тем, что счел бы ее глупой сводней. Зачем же ему понадобилось копать глубже? Маргарита подавила дрожь, вызванную тем, что Томас подошел так близко к ней… и к правде.
— Иногда с вами очень трудно иметь дело, Донован, — заметила она, не позволяя взгляду задерживаться на его лице из опасения, что, посмотрев ей в глаза, он прочтет в них беспокойство.
— Но ты все равно меня любишь, правда? — протянул он, блеснув из-под усов белыми зубами.
Он стоял так близко. Слишком близко. Она с трудом могла соображать, разыгрывать какую-то роль. Может, именно это и происходит с людьми, плетущими сети обмана? Они в конце концов достигают той стадии, когда уже не могут распознать правду, не могут даже вспомнить, что это такое.
— Напротив. Достаточно небольшого толчка, и я возненавижу вас всей душой. Он наклонился еще ближе.
— Лгунья. — Голос его прозвучал хрипло. — Мы с тобой похожи, и я всегда знаю, когда ты лжешь. С того первого вечера, когда мы встретились, Маргарита, мы поняли друг друга, нас потянуло друг к другу. Почему ты не хочешь признать этого? Я же вот признал. Да ты дождаться не можешь завтрашнего вечера, когда снова меня увидишь. Так же, как и я. А сейчас, когда мы вместе, ты мечтаешь о том, чтобы я обнял тебя, поцеловал и…
— Вы самый невыносимый и лживый человек… — Маргарита упрямо тряхнула головой, сбрасывая его руку, и посмотрела по сторонам, чтобы убедиться, что в коридоре никого нет и никто их не увидит.
А если их действительно тянуло друг к другу, то что из этого? Он был прав. А она лгала ему, лгала самой себе, притворяясь, будто не хочет его видеть, не хочет, чтобы он был рядом и дурил ей голову своими признаниями в любви, чтобы стал свидетелем того, как она приводит в исполнение свой план, опасаясь разоблачения.
Так ли уж это было страшно?
Нет.
Это было увлекательно, возбуждающе.
Он был возбуждающим, и она в конечном итоге может и признать это.
— Ну? — Она выжидательно посмотрела на него. Он улыбался так, будто знал о чем она думает. — Я не могу тратить на этот вздор весь вечер. Вы собираетесь поцеловать меня или будете только говорить об этом?
— Терпение, ангел. — Она как зачарованная наблюдала, как улыбка исчезла с его лица, оно посерьезнело, глаза под тяжелыми веками приняли напряженное выражение. Потом она услышала слова: — Хотя я всегда тороплюсь, я ничего не делаю в спешке. — Это была цитата из Джона Весли, показавшаяся ей в данных обстоятельствах восхитительнейшим кощунством. — Ты поймешь это, — между тем продолжал он, — когда мы впервые займемся любовью. А мы, дорогая моя Маргарита, обязательно займемся любовью. Долгой… медленной… сладкой.
Прежде чем она успела сообразить, что бы такое сказать, что поколебало бы его самоуверенность, он оттолкнулся от стены и предложил ей руку. Она осознала, что он ловко заставил ее буквально умолять его о поцелуе и почувствовать себя отвергнутой.
— Пойдемте, мисс Бальфур, — спокойно произнес он.
Маргарита изо всех сил старалась преодолеть нараставший в ней гнев. Она уже позволила ему узнать о себе слишком много и не могла дать в руки еще одно оружие против себя, продемонстрировав свой взрывной темперамент.
— Я обещал вашему дедушке принести лимонаду. — Добавил Томас. — Кроме того, я хочу увидеть второй акт забавной любовной пьесы, главными участниками которой являются лорд Мэпплтон и весьма сговорчивая мисс Брови. У вас странная манера развлекаться. Скажите мне, а какие каверзы вы намерены устроить для сэра Перегрина и других ваших престарелых воздыхателей… или вы предпочитаете, чтобы я сам догадался?
Все благие намерения и осторожность Маргариты вмиг улетучились. Гнев заставил ее заговорить, пренебрегая предупреждениями разума.
— Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите. И, надеюсь, Вильям отрубит вам голову и замаринует ее, — выпалила она.
Затем, проигнорировав предложенную руку, прошествовала мимо него в том направлении, откуда они пришли, давая себе молчаливую клятву никогда больше не разговаривать с Томасом Джозефом Донованом.
ГЛАВА 7
Оптимизм, сказал Кандид, — это страсть утверждать, что все хорошо, когда приходится плохо.
Вольтер
Томас скинул с кресла на пол ворох одежды, уселся в него, вытянув перед собой длинные ноги и откинув назад голову, и молча уставился в потолок. Боже, как же он устал. Он не спал почти всю ночь, вновь и вновь вспоминая разочарованное выражение, появившееся на прекрасном лице Маргариты, когда она поняла, что он спровоцировал ее на просьбу о поцелуе лишь затем, чтобы в этой просьбе ей отказать.
Он думал об этом, но не испытывал радости при мысли о своей маленькой победе. Что ж, вредить себе, чтобы досадить другому никогда не было приятным занятием. Она накажет его за это сегодня — в этом он не сомневался. Накажет его, а потом уступит, так же, как уступит и он, и они оба окажутся в небольшом проигрыше, но куда больше выиграют. Их «сражения» только подливали масла в огонь, разгоравшийся между ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122