В клинике такое состояние атмосферы ознаменовалось сильным душевным волнением: тихопомешанные больные, склонные к меланхолии, принялись негромко рыдать и горестно стонать, а буйные, проявляя высокую моторную активность, начали отчаянно вопить и долбиться головами о стены своих обиталищ.
Медперсонал, оставшийся дежурить в этот вечер, особого внимания на отклонения в поведении пациентов не обратил, поскольку все это ему давненько обрыдло и воспринималось без особой эмоциональной окраски. Кроме того, накануне в клинике давали получку, и теперь все, кто пребывал в относительно здравом уме, занимались приятным делом — ударно вкушали водочку, пользуясь попустительством равнодушного к подобным порокам Пульмана.
Ближе к полуночи разразилась сухая гроза — молнии со страшной силой ухали и крякали, пронзая все видимое пространство над клиникой и прилегающими территориями и освещая окружающий ландшафт призрачным сиянием. Все благоразумные живые твари попрятались кто куда, дабы, не приведи господь, не зацепило ненароком.
В первом часу ночи Адольф Мирзоевич, запасшийся свежим номером «Пентхауса», при свете торшера успел теоретически во всех мыслимых позициях совокупиться с особо приглянувшейся ему ядреной мулаткой, вольготно распростершейся на медвежьей шкуре — самым занимательным местом прямо к объективу. В процессе этого увлекательного занятия психотерапевт шесть раз почти достиг пика наслаждения, в самый последний момент методически грамотно воздерживаясь от эякуляции.
Праздник всепоглощающего оргазма неотвратимо приближался — будучи весь покрыт обильным потом и страшно дрожа от возбуждения, Адольф Мирзоевич ринулся в атаку в седьмой раз и до того вошел в образ, что начал громко рычать наподобие пещерного медведя и заполошным шепотом грозить качественно исполненной фотографии: "Ууууррр, я тебя щас! Ааааррр!!! Рааастерзаю!!! Я тебе так засажу — у тебя позвоночник через жопу выскочит!!! Ууууххх, сволочь!!! На!
На! На! Получай!!!"
И — вот он, все ближе и ближе желанный миг победы, взлелеянный в процессе двухчасового кропотливого труда, еще несколько секунд, последние уверенные движения левой руки… И вдруг за окном, во дворе клиники, раздался пронзительный нечеловеческий крик, более похожий на предсмертный вопль хищника, не характерного для данного природного ареала.
Вообще-то к воплям пациентов Адольф Мирзоевич привык и, как уже говорилось выше, в таких случаях только вздрагивал. Однако таковые вопли, как правило, раздавались внутри клиники и частично глушились могучими стенами. В настоящий момент вопль прозвучал со двора. Это было мощным отклонением от нормы — Пульман вдруг мгновенно утратил эрекцию и потерял интерес к изображению в журнале. Испуганно метнувшись к окну, он всмотрелся в ночную мглу. При вспышках молний можно было с трудом разглядеть следующую картину: какой-то больной очень активно перемещался по территории двора, преследуемый двумя вяло передвигающимися санитарами.
Виртуозно выругавшись, Адольф Мирзоевич натянул штаны, со вздохом сожаления бросил взгляд на томившуюся от вожделения мулатку и, разблокировав дверь, покинул ординаторскую.
В процессе перемещения дежурного врача с третьего этажа на первый ситуация во дворе несколько изменилась. Больной успел скрыться из поля зрения, а запыхавшиеся санитары, благоухающие ядреным водочным перегаром, спотыкаясь непослушными языками через так-твою-мать, пояснили Адольфу Мирзоевичу, что неурочный бегун не кто иной, как клинический раритет: престарелый тихопомешанный Обтрухаэсас, сын латышского стрелка, сдуревший очень давно, еще до начала перестройки.
Оказалось, что тихопомешанный каким-то образом умудрился взломать дверь своей одиночной палаты и, ловко отоварив по ходу движения нерадивых санитаров, употреблявших в холле стационара винно-водочные изделия, благополучно удрал на улицу. А поскольку он социально опасен — надо ловить.
Несказанно удивленный тем, что латыш проявляет не свойственные своему профилю заболевания повышенную моторику и агрессию, Адольф Мирзоевич рысцой обогнул угол здания и припустил в направлении хоздвора. Виноватые санитары не замедлили присоединиться к начальнику, компенсируя утраченную координацию движений и отсутствие должной живости чрезвычайно воинственными криками.
Между тем гроза помаленьку набирала силу — разряды участились и начал накрапывать дождик.
Добравшись до здания котельной, Адольф Мирзоевич на пару секунд застопорился у мощных зарослей лопухов, примыкавших к ограждению двора, — и тут же был напуган до полусмерти: из кустов стремительно выбросился Обтрухаэсас, пронзительно гикнул на врача и, гигантским прыжком преодолев расстояние до трубы котельной, с обезьяньей ловкостью взвился вверх, едва касаясь конечностями скоб.
В этот момент к месту вознесения подтянулись пьяные санитары, и у подножия трубы, как и полагается в таких случаях, разразился затяжной консилиум по поводу направлений дальнейшей деятельности.
Санитар Фрол предложил сбегать домой за дробовиком — обещал, буде ему разрешат, в два приема подбить проклятого гада и тем самым решить проблему на корню. При этом Фрол горячо заверял Пульмана, что он весьма неслабый стрелок и, когда трезвый, запросто мочит влет любую птицу. Сейчас он, конечно, слегка поддатый, но это ничего — уж в сидячую-то мишень на таком расстоянии точно попадет!
Отказавшись от столь заманчивого предложения, Адольф Мирзоевич высказал мнение о целесообразности привлечения приютненской пожарной команды, у которой какая-то там хитрая лестница есть и вообще… И тут же был опровергнут вторым санитаром — Никифором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149