Тут, по слухам, водились гадюки, и голопятые мальчишки не рискнули соваться в заросли, оббежали по краю. Везучая девчонка успела затеряться меж елок, но Илай уверенно повел компанию вперед: нырнуть под куст и пересидеть погоню у дуры-Крыски ни ума, ни духу не хватит. Небось побежала прямиком к дому, за мамкину юбку прятаться. А дотуда они ее еще пять раз нагнать успеют.

* * *

— Нет. Двадцать.
Повисла гнетущая, как на поминках, тишина.
— Все? — уточнил путник и, не дождавшись ответа, пожал плечами и вернулся к еде.
Все. Конец веске. Что ни делай — впустую. Засуха погубила всходы, а вскоре сожжет и траву, оставив скот без сена на зиму. Единственное, что видун одобрил, — сняться с места со всем добром и откочевать в сторону Саврии, славной дождливым летом и затяжной осенью. Но печи-то, избы с собой не унесешь, да и слухи о новой войне который год ходят. Как бы вовсе ни с чем не остаться.
Гость обсосал утиную косточку, поглядел в окно, на свернувшегося клубком нетопыря, и равнодушно обронил:
— Мелочовкой не обойдетесь. Дорогу менять надо.
Тишина сменилась покашливанием, потом шушуканьем.
— А можно ее сменить-то? — робко уточнил голова.
— Отчего ж нет? У вас тут хорошо-о-о, — зевнув, добавил гость, — болота рядом, тучи притягивают. И низина. Это в городе ворочай не ворочай — как ворот у пустого колодца. И людей там много, стопорят.
Кузнец и голова переглянулись. Первый выразительно потер щепотью: мол, спроси!
— А на скока затянет?
— Один к пятидесяти где-то… — прикинул путник, на миг обратившись к дару. — Ну, значит, пятьдесят и возьму. Не считая тех двадцати.
Снова зашушукались. Тридцать стоила дойная корова — хорошая, молочная, — а на остаток можно мешок курей купить. Даже хуторским накладно, а уж простым весчанам…
— Эй, Талкович, — голова легонько пихнул локтем лавочника, — сколько дашь?
— А чего сразу Талкович? — нахохлился тот. — Сколько другие, столько и я. Всего-то по три со двора выходит.
— Это тебе «всего-то». А Колаю даже на вопросы пришлось у меня одалживаться, хорошо если только по осени отдать сумеет. Дай хоть десять!
— Чего это я ваш дождь оплачивать должен?
— А мы, значит, на твою корову всей веской сбрасываться должны? — возмутился кузнец, чутко прислушивающийся к разговору.
— Так не сбросились же!
Корова, кстати, вчера благополучно отелилась, назло обоим спорщикам — бычком.
— Я тут тружусь в поте лица, — распалялся лавочник, — медьку к медьке коплю, а какой-то лентяй вроде вот его…
— Что?!
Голова привычно вклинился между забияками, подозревая, что они нарочно собачатся у него на виду, чтобы было кому развести без ущерба для достоинства: лавка и кузня стояли бок о бок, и если бы соседи так схлестывались при каждой встрече, то давно бы уже друг друга поубивали.
— Десять с тебя, десять с мельника и еще десять с Сурка содрать попробую. Вы ж и потеряете больше, если засуху не отведем.
Лавочник, услышав, что «обирают» не его одного, успокоился и, еще немного побурчав, полез за пазуху. Мельник вовсе не стал спорить: не будет зерна, не будет и помола. Сурок, зажиточный хуторянин, стоял в теньке под яблоней, разговаривая с Колаем. Точнее, тот что-то клянчил у богатого родича, смущенно комкая в руках шапку, а хуторянин неопределенно кривил губы.
Но только голова открыл дверь, как откуда-то сбоку выскочил молец, с неожиданной силой оттолкнул весчанина с дороги и ворвался в избу, потрясая кривой палкой.
— Опомнитесь, глупцы! — заорал он так, что из-под стрехи выпорхнули разморенные жарой ласточки. — Грешно забегать вперед по тропе судьбы, но менять ее — кощунство! Наши пути проложены Богиней еще до нашего рождения, и нельзя их менять по своему желанию!
— Почему это? — благодушно поинтересовался заскучавший было путник. — Дождик пойдет, поля зазеленеют, колбаску копченую тебе под полой понесут — чем плохо?
— Молчи, выродок! Власть твоя не от Богини Хольги, а от ее лживого мужа Сашия, недаром Владыкой Бездорожья именуемого! И как Хольга, проведав о бессчетных злодеяниях супруга, изгнала мерзавца из своего чертога, так и вам следует гнать поганого видуна за порог, а следы его посыпать толченой горчицей!
В следующую минуту за порогом оказался сам молец.
— Простите, господин, — криво ухмыльнулся голова, на всякий случай подпирая запертую дверь спиной. — Он того, блаженный чуток… из жалости держим…
Гость снисходительно кивнул. Чего там извиняться, и так все ясно: покуда не припечет по-настоящему, и молец хорош.
— Ну что, поворачиваем?
— Да-да, вот только денежку соберу! Ирона, кликни-ка Сурка к окошку!
«Блаженный» меж тем отступаться не желал.
— Люди, не поддавайтесь искусу разовой выгоды! — голосил он, барабаня по двери ладонями. — Видун вытащит алмаз из подножия горы, но вслед за ним на наши головы сойдет лавина! Откуда мы знаем, куда приведет новая тропа? Вдруг на ней нас ждет уже не засуха, а наводнение, мор, пожар, саврянская тля?
— Хоть бы он мне крысу не попортил, — вслух подумал путник и так недобро глянул на дверь, что двое дюжих парней скорей кинулись во двор зажимать крикуну рот и оттаскивать подальше. Вежливенько, конечно, без вредительства. Путник, он уедет. А с мольцом в мире жить надобно. И самому мольцу, думается, в гробовую клеть еще не хочется — Богиня-то только души защищать горазда, с телами у нее хуже выходит.
Вопли мольца затихли. Путник встал, сладко потянулся, подвигал плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17