– Я согласна, – наконец сказала она. – Но деньги мне выдадут?Братны с торжеством посмотрел на меня. Я проиграла. Черт возьми, я проиграла, сейчас сапфир уплывет в бескрайний океан реквизита фильма “Забыть Монтсеррат” и будет мирно покачиваться на волнах рядом с немецким золотоголовым “Паркером”. Сам “Паркер” уже торчал в кармане пиджака Братны. Что и требовалось доказать.– Конечно, конечно. Муза, проводи женщину.Инфанточка подхватила мою неожиданную подопечную, и они продефилировали мимо меня."Съела, стерва?” – сказали мне глаза Братны, чуть затуманившиеся от неожиданно легкой победы."Ты скотина, типичный пальмовый вор”, – сказали Братны мои собственные глаза, чуть затуманившиеся от неожиданно легкого поражения.– Вас я тоже не задерживаю.– Жаль. А я хотела предложить вам кое-какие ценности. – Я не могла уйти просто так.Никто не может уйти от тебя просто так, Анджей Братны, и ты знаешь это! Сукин сын, пряничный рождественский разбойник, сахарная голова, до чего же ты хорош! Я поймала себя на мысли, что весь мой праведный гнев куда-то улетучился. На Братны положительно нельзя было сердиться. Ему сошло бы с рук даже ограбление ризницы Московской Патриархии. В его бледных польских скулах не было никакой цыганщины, но я почти уверилась в том, что он может загипнотизировать кого угодно. Загипнотизировать и таскать за собой на коротком поводке, лишь изредка отпуская на свидание с родными. Интересно, сколько таких поводков у него в руках?..– Вот как? Рубиновый гарнитур императрицы Александры Федоровны?– Не совсем. Пара картин, только и всего.– Рубенс? Левитан? Томас Гейнсборо?– Нет. Современный художник. Братны закинул руки за голову.– Угу… Федор! – Братны выдернул из толпы Бубякина, очевидно, отвечающего за современное изобразительное искусство:– Ты привел?– Кого? – трусливо спросил дядя Федор.– Эту женщину. Как она здесь оказалась?– Впервые вижу. – Глаза дяди Федора умоляюще округлились, ему не хотелось попадать в немилость к кинематографическому царьку из-за такой случайной дряни, как я. – Вы как сюда попали, голубушка?– Прочла объявление в газете, – пожалела я Федора, вспомнив о том, что говорила мне старушка.– Ладно, показывайте ваши полотна, – снизошел наконец Братны, – только живенько, и закончим на сегодня.– Вот и отлично, – с подъемом ответила я, – значит, я буду последней, кого вы попытаетесь объегорить.– Радостное совпадение наших желаний. Только отойдем в сторону, чтобы не мешать группе подготовиться к пробам.Мы с Братны направились в тот самый райский уголок, где он обставил немца. Стараясь не смотреть на пасхальные яйца псевдо-Фаберже, прикорнувшие среди других экспонатов, я распаковала планшет и вынула своего “Шекспира”.– Здесь не очень хорошее освещение, – заметила я, извиняясь.– Ничего, я соображу, что к чему. Несколько минут Братны задумчиво рассматривал каныгинскую картину – – Кто автор?– Один молодой человек. Сейчас, к сожалению, он не работает.– Жаль. Я беру эту картину. Есть еще что-нибудь? Я достала “Шутов и кардиналов”. Братны мельком взглянул на них – только из брезгливой вежливости. Точно так же взглянула бы на них и я. “Шуты и кардиналы” мне не нравились, слишком много бездумного пурпура, как раз в марийском самогонном стиле.– Эти не пойдут.– Не соответствуют гражданскому пафосу киношедевра?– Именно. Как называется первая штучка?– “Шекспир на сборе хвороста”.– Я так и подумал. Сколько вы за нее хотите?– Я не продаю эту картину.Братны посмотрел на меня и улыбнулся:– Что, вещица неоднократно спасала вас от самоубийства?У меня даже в глазах потемнело от такой проницательности. Не хватало еще, чтобы этот самоуверенный простодушный гений вскрыл мою черепную коробку!– С чего вы взяли?– Меня бы спасла… Как вас зовут?– Какая разница? Ева. – Я давно не произносила своего имени вслух, состарившиеся губы с трудом вытолкнули его на поверхность.– Значит, Ева. Поклонница Аль Бано и Рамины Пауэр и замшелой итальянской эстрады конца восьмидесятых. Завбиблиотекой школы для детей с задержкой умственного развития.– Не совсем. Я работаю в видеопрокате.– Почти угадал. Я беру вашу картину для съемок. Я молчала.– Мы заплатим вам. Сумма не очень большая….– Но по нашим временам очень даже неплохо, – закончила я за Братны.– Я напишу расписку. Можете быть спокойны – ничего с вашей картиной не случится.– Ваша практика говорит об обратном, но хотелось бы верить… – Мне нравилось дерзить ему.Братны вытащил целый ворох листов, выбрал подходящий и расправил его. Факс с эмблемой Венецианского фестиваля – я успела разглядеть реквизиты в правом верхнем углу. Клочок бумаги, неотразимо действующий на экзальтированных журналисток из приблатненно-богемного изданьица “Семь дней”. Вот тут-то ты и попался, голубчик Анджей Братны! Немецкий “Паркер” уже несколько минут покоился в рукаве моей старой кофты с обтрепавшимися рукавами. Это был немудреный трюк, точно такой же, какой проделал Братны с герром Лутцем. Но в моем случае имела место более тонкая работа, я приблизилась к Анджею лишь однажды, чутко отреагировав на реплику об Аль Бано и Рамине Пауэр. Я действительно их любила.Братны похлопал себя по карманам, но не выказал особого беспокойства.– У вас есть ручка? – наконец спросил он.– Конечно. – Я была сама невинность. Истинная Ева перед грехопадением. Продолжая мило улыбаться, я протянула ему “Паркер”. Игра “вор у вора дубинку украл” продолжалась. Я лидировала с перевесом в несколько очков.Он взял ручку, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21