Сегодня ночью ему явно нужна была материнская ласка, но мальчишеская строптивость оказалась сильнее, и, когда он легонько стал высвобождаться из ее объятий, она его не удерживала.
Стараясь быть деликатной в этой нелегкой ситуации, она, чтобы подбодрить сына, произнесла как бы между прочим:
– По словам твоего отца, ты держался достойно.
– Поверь, Чарли, – раздался голос от двери.
Вин вся напряглась и обернулась. И когда это Джеймс успел войти в комнату Чарли? В тусклом свете, пробивавшемся от лестничного светильника, можно было различить гладкость его груди с мягким темным пушком волос, до которых почему-то захотелось дотронуться. Халат наполовину скрывал длинные загорелые ноги. Она слишком хорошо помнила, как однажды сжались мускулы его бедер от одного ее невольного прикосновения.
Разве можно забыть… Тогда Джеймс поймал ее шаловливую руку и сиплым голосом, в котором смешались возбуждение и вожделение, признался, что она сводит его с ума.
Джеймс умел говорить о сексе просто, но волнующе. Как часто он повторял, что хочет гладить ее кожу, целовать груди, чувствовать трепет ее чресел!.. Все это приводило в восторг, хотелось просить, нет, требовать большего…
Теперь она опять слышала его голос, но Джеймс обращался не к ней, а к Чарли. Обескураженная своими мыслями, совсем приглушившими сострадание к сыну, Вин вновь повернулась спиной к бывшему мужу.
– Да, сегодня вечером я гордился тобой, Чарли. – Джеймс присел с другой стороны кровати. – Но не так, как я горжусь тобой теперь.
Чарли пристально глядел на отца, уже не пытаясь сдержать навернувшихся слез.
– Настоящий мужчина должен понимать: бывают в жизни огорчения, способные вызвать глубокие переживания. У женщин есть преимущество, Чарли: они не скрытничают, выражая свои эмоции. Зачем же нам трусливо скрывать свои слезы?
– Мужчины не плачут, – упорствовал Чарли.
Воцарилось молчание, и тогда Джеймс возразил:
– А вот и плачут.
Вин затаила дыхание, наблюдая, как пристально Чарли смотрел на отца, видимо сомневаясь в правоте этого утверждения.
– Никогда не бойся выражать свои эмоции, Чарли, – сказал Джеймс, крепко обнимая сына. Не прошло и минуты, как напряжение ушло, и мальчик прильнул к отцу.
Вин молча вышла из спальни, закрыла за собой дверь и прислонилась к стене.
Ведь это то, чего она так терпеливо ждала все эти годы: Джеймс приласкал сына, выказал свою любовь. Но теперь, когда…
Позади нее легонько скрипнула дверь.
Не оборачиваясь, Вин знала – Джеймс стоит у нее за спиной. Слегка повернув к нему голову, она заметила, что ее халат не застегнут и тусклый свет обрисовывает полноту грудей.
Мгновенно покорясь какому-то наваждению, смешанному с безысходностью, она почувствовала, что по телу разлилась волна озноба; соски вдруг затвердели и теперь выдавались через тонкую ткань ночной сорочки.
Даже в полутьме можно было различить пристальный взгляд Джеймса. Он слегка наклонился в ее сторону и сказал:
– Неудивительно, что ты пришлась по вкусу владельцу отеля. Вин, неужели с ним лучше, чем было у нас с тобой?
Она онемела от изумления, но, преодолев скованность, все же ответила:
– Ты не имеешь права задавать мне такие вопросы – и замечу для сведения, что мои отношения с Томом совсем не ограничиваются только сексом…
Тут же Вин ужаснулась своим словам. Кто потянул ее за язык? Отношения с Томом… почти сошли на нет.
– Значит, он не очень хорош в постели.
Эти слова, продиктованные задетым мужским самолюбием, взбудоражили ее, понуждая признать свою собственную уязвимость.
– Когда я встретила тебя, я… была девочкой … ребенком.
– В моих объятиях ты не была ребенком, Вин. – Его голос звучал раздраженно. – И, кроме того, – мягче добавил он, – общеизвестно, что женщины достигают пика своей сексуальности к тридцати.
Трудно было не заметить, как трепещет от волнения ее тело. Чтобы подавить в себе возбуждение, она гневно обронила:
– Я сделала выводы из своих ошибок, Джеймс. Сексу я теперь придаю гораздо меньше значения.
– Меньше?
Она стушевалась. Минуту они стояли друг против друга, будто два изнуренных войной противника, а в следующую – он заключил ее в объятия. Она прильнула к нему всем телом, ей казалось, что его сердцебиение контролирует ее кровоток. Джеймс дышал прерывисто, переполняемый страстью, воспламененный ее любовным порывом.
Но как же так, этого не может быть, этого не должно быть, уговаривала она себя, охваченная паникой. В голове все поплыло; она лишь ощутила, как его рука, перестав сжимать талию, теперь скользила по плечу, по изгибу шеи, отбрасывала прочь тяжелую прядь волос, а большой палец словно пробовал нежность кожи, вызывая всплеск таких знакомых, но забытых эмоций. Да, сознание лишь регистрировало происходящее, но уже утратило власть над телом, над мускульным напряжением, над стихией жестов.
Голова как-то сразу отяжелела, склонилась вперед, ища хоть какую-нибудь опору. Кожа стала островосприимчивой, груди отяжелели, разбухли от такой знакомой сладостной боли.
– Он тоже так делает, Вин? – послышался сдавленный голос Джеймса, а его язык в это время щекотал плечо, неустанно разжигая ее, живо возвращая воспоминания, желания, чувства, некогда столь решительно преданные забвению. – Или так? – Губами он коснулся мочки уха, язык скользнул по ушной раковине, а руки нырнули в волосы, запрокинув голову.
Внутренний голос подсказывал ей, что нужно отпрянуть, но все ее существо противилось этому. Наоборот, она прильнула к нему теснее, ощущая невесомость своего тела, блаженную ласку, разливающуюся от его прикосновений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34