– Я ни на что не надеялась, – ответила Ева, и голос ее оставался таким же безжизненным, как и выражение лица. – Теперь я вообще ни на что не надеюсь.
– Очень сочувствую, – проговорила Алекс.
– Да… я знаю, что вы продолжали поддерживать связь, несмотря на мой запрет.
– Никакие запреты для меня не имели значения, поскольку я покинула этот дом. И я для тебя тоже не существовала.
– Зачем же ты тогда здесь?
– Ради Криса. Дать ему возможность умереть, поскольку ничего уже нельзя было сделать.
– Это ты отдала распоряжение отключить аппаратуру?
– Да. Кто-то должен был решиться.
Ева отвернулась к окну и долго молчала, глядя на озеро.
– Вот здесь, – она коснулась головы, – я осознаю, что он мертв. А вот здесь, – она коснулась груди, – я не могу смириться с этим. Но все равно, спасибо тебе. – Она опять умолкла.
Алекс ждала.
– Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня.
– В самом деле? Что же именно?
– Чтобы ты занялась похоронами Криса. Я не в состоянии справиться с этим. – Ева приложила белый батистовый платочек к губам. – Я хочу, чтобы его кремировали. Чистое мощное пламя… Сама мысль о том, что он будет лежат в холодной, сырой земле мне невыносима. Все остальное – решай сама. И еще: пусть не будет никого из посторонних. А когда все закончится, мне бы хотелось, чтобы его прах поместили в белую мраморную урну и захоронили. Видишь вот это дерево? Под его ветвями… Ему так нравилось играть в детстве в его тени. Помнишь?
– Мне не позволяли находиться рядом с Крисом.
– Меньше всего сейчас мне нужны упреки, – проговорила Ева, и в этот момент в бесцветном ее голосе промелькнуло нечто, напоминающее боль. – Мне казалось, что у нас получится… примирение.
– Почему? – спросила Алекс.
– Ты очень тяжелый человек, – голос Евы задрожал.
– Такой меня сделала ты.
Жест Евы мог означать: что сделано, то сделано, а затем она проговорила:
– Значит, ты не хочешь остаться даже ненадолго, чтобы я как-то могла возместить… восстановить…
– То, что никогда не существовало, нельзя восстановить. Ты выставила меня из дома семь лет тому назад. Ты тогда сказала, что я должна жить своей жизнью, потому что ты не могла дать мне того, в чем я так нуждалась. Не позволяла мне быть такой, какая я есть. В то время, я могла бы дать тебе то, чего ты ждешь сейчас. Тогда я, наверное, выплакала целое море слез, потому что не могла добиться твоего внимания. Время все меняет. Переменилась и я. Для меня это больше не имеет никакого значения.
Наступило молчание.
– Ты счастлива? – наконец спросила дочь Ева.
– Намного счастливее, чем я была в этом доме.
Ева кивнула:
– Да… могу себе представить.
– Все, что касается похорон, я сделаю, – продолжала Алекс. – Это мой брат, и это единственное, что я еще могу сделать для него. Но после поминок я вернусь в свой мир. Нам не о чем говорить. У меня нет желания выступать в роли суррогата-наполнителя той пустоты, которая образовалась в твоей жизни. Семь лет назад ты могла заставить меня делать все, что тебе вздумается. Теперь мы в расчете. – Помимо желания, голос Алекс задрожал от обиды и горечи.
Ева повернулась и посмотрела на нее.
– Да, ты всегда была сильной, – проговорила она.
– Мне ничего другого не оставалось – только полагаться на себя. С самого начала я понимала, что мне не от кого ждать помощи. Знаешь ли ты, – сказала Алекс, и ее голос снова напрягся, – что сегодня ты второй раз в жизни посмотрела на меня? А семь лет назад ты впервые изволила заговорить со мной. Ты даже не представляешь, что вытворяла со мной! Ты помнишь?
– Что сделано, то сделано, – ответила Ева. Голос ее уже обрел силу. – Ты не понимаешь – ничего не понимаешь.
– Нет, отчего же! Очень хорошо понимаю…
– На то были особые причины…
– У тебя всегда есть особые причины, которые полностью устраивают лишь тебя саму. Но они не устраивают меня. Ничто не может служить прощением. Я не ангел. И собираюсь оставить тебя со всем этим. Как только похороны закончатся, я уеду отсюда навсегда и уже больше никогда не появлюсь здесь снова. Никогда.
Алекс повернулась к двери. Но, уже взявшись за ручку, она вдруг остановилась.
– Макс хотел бы повидаться с тобой, – проговорила она более спокойным тоном. – По делам компании.
Ева не повернула головы:
– Скажи ему, пусть поступает, как считает нужным, – ответила она. – Я не в состоянии сейчас заниматься делами.
Алекс тихо прикрыла за собой дверь.
Мора Хейнс, одетая в шелковый свободный халат, сидела у окна в спальне Макса, отщипывала кусочки круассана и намазывала их джемом, когда увидела в окно Алекс, направлявшуюся к озеру. Мора проводила ее взглядом и заметила:
– Не похоже, что их разговор закончился удачно…
Макс, просматривавший в кровати утренний «Интернейшенл Геральд Трибюн», спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Я видела, как шла Алекс. Моя няня-англичанка говорила в таких случаях: «в высшей степени возмущенная».
Макс, голый, резко встал с кровати и подошел к окну как раз в тот момент, когда Алекс скрылась за кипарисами.
– Вот черт! – воскликнул он.
– Интересно, что это она там делает? Вот уж по кому не скажешь, что она безутешна… Но ведь они с Крисом никогда по-настоящему не были близки…
– Гораздо ближе, чем могло показаться на первый взгляд, – с недовольством в голосе отозвался Макс.
– Красота и уродство, – сказала Мора, слизывая капельку джема с пальца.
– Про Алекс не скажешь, что она – уродина, – возразил Макс.
– Зато Крис, несомненно, был воплощением красоты. Как жаль, что все в мире так несправедливо устроено, – Мора потянулась, чтобы налить себе еще немного кофе. – Мне кажется, если бы она хоть немного внимания уделяла своей внешности, это пошло бы ей на пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149