Любить – это значит отдавать себя, а ты никогда – малой толики себя – не могла бы отдать ни единой живой душе. Даже своему обожаемому Кристоферу Бингхэму.
– Кто может сказать, что такое любовь в каждом отдельном случае? Я любила Кристофера за то, кем он был для меня, за то, что он дал мне, на какую высоту поднял меня. И я сумела сделать его счастливым, у нас с ним был сын. Но, видно, и он, и мой сын не были моей судьбой. Я потеряла обоих, прежде чем сумела понять это. – Ева закончила все с тем же нечеловеческим спокойствием. – Я есть то, что я есть.
«Влюбленная в самое себя, – мысленно закончила за нее Алекс, чувствуя, сколь бесполезны здесь любые упреки. Теперь ей предстояло «решать». – А почему бы и нет?»
– У тебя есть время подумать, – подытожила Ева. – Побудь здесь. А мне надо лететь в Нью-Йорк. Накопилось очень много срочных дел – я запустила их из-за болезни. К счастью, пока Макс остается моей правой рукой, я имею возможность пораскинуть мозгами. Памела остается здесь. Я предложила ей пожить столько, сколько ей захочется.
– Еще одна попытка исправить содеянное?
Ева не обратила внимания на ее замечание:
– Я распорядилась выделить для Ласло Ковача специальный фонд. Он не будет ни в чем нуждаться до конца своих дней.
– Еще одна пожизненная пенсия вроде той, что получает Жан Вернье?
– Ты знаешь о нем? – Ева улыбнулась. – Да, он потрясающий мастер своего дела… И я выплачиваю ему свой долг…
– А если я решусь предать гласности всю эту историю? – спросила вдруг Алекс. – Как собиралась Мэри Брент?
Ева с прежним спокойствием встретила взгляд дочери:
– Ты не сделаешь этого. Мэри была ханжа, религиозная фанатичка – злобная и мстительная. А ты нет. Если верить Максу, ты человек, который подчиняется доводам разума и ведет игру в открытую – это чисто английская манера. Я была честна в разговоре с тобой и призналась откровенно во всех своих грехах. Я рассказала тебе, какова я на самом деле. И другой быть не могу.
Алекс внимательно посмотрела на нее:
– Тебе не доводилось слышать историю про лягушку и скорпиона?
Ева покачала головой. Алекс пересказала ей историю, услышанную от Макса.
– Ах, вот оно что, – усмехнулась Ева. – Но лягушка должна упрекать во всем только саму себя. Скорпион следует зову своей природы, чем бы это ни оборачивалось для него самого. А я – своей.
Алекс встала.
– Мне рассказать Максу о нашей встрече?
– Нет, – ответила Алекс. – Мне не хочется, чтобы ты говорила с ним обо мне.
Алекс поспешно выбежала из дома. Ей хотелось где-нибудь в уединении подумать о том, что она услышала и увидела, убедиться, что все это произошло в самом деле, а не является плодом ее фантазии. Она опомнилась только тогда, когда оказалась у каштана, под которым покоился прах ее брата. Могила его и каменная плита буквально утопали в цветах. Над плитой стояла женщина, которая выкапывала увядшие цветы и высаживала свежие. Подойдя ближе, Алекс узнала Памелу.
– Привет, – сказала она неуверенным тоном, чувствуя себя виноватой. Она совсем забыла о Памеле, печалившейся о Крисе неизмеримо больше всех остальных.
Памела взглянула на нее и искренне обрадовалась:
– Алекс!
– Извини, что так внезапно уехала…
– Ничего страшного, – ответила Памела, поднимаясь и отряхивая землю с колен. – Тебя ведь здесь ничего больше не держало. Гораздо удивительнее, что ты вернулась.
– Мать попросила меня приехать.
– В самом деле?
– И нам, наконец, удалось поговорить.
– И, судя по твоему виду, ты не очень довольна разговором.
– Она сказала, что предложила тебе побыть здесь…
– Да… она вернулась из клиники совсем другим человеком. Более того – я не могу тебе этого в точности объяснить, но она собирается как-то вознаградить меня за свою несправедливость по отношению ко мне. Это не обычная ее причуда. Хотя она, конечно, по-прежнему не утруждает себя оправданиями. Так вы с ней объяснились?
– Более или менее.
Памела видела, что с Алекс стряслось что-то необычное, она выглядела совсем иначе, чем прежде.
– Как тебе памятник? – спросила Памела.
Мраморная плита отсвечивала глубоким матовым светом – как упаковка духов «Суть Евы». Но здесь была другая надпись: «Кристофер Бингхэм Черни». И чуть ниже: «Обожаемый сын. 1962–1988».
Несмотря на всю горечь утраты брата, Алекс поймала себя на том, что ощутила укол ревности. «Про меня было бы написано «Нелюбимая дочь», – подумала она. Но постепенно боль прошла, и ее сменило другое чувство. Вдруг оказалось, что для нее все это не имеет уже никакого значения. «Ведь я знаю, кто я на самом деле, – подумала Алекс. – И кем буду. И как странно, что я не понимала этого раньше».
– Если бы ты только знала, Памела, – выдохнула Алекс, – какой я была дурочкой…
По дорожке, усыпанной гравием, они подошли к дому и увидели стоявший у подъезда «роллс-ройс», возле него – Джонеси, который следил за погрузкой багажа.
– Она уезжает, – заметила Памела. – Макс говорил мне, что у них большие проблемы.
– Ты видела его? – спросила Алекс.
– Мельком. Он приехал и в тот же день должен был вернуться назад. «Эта Женщина» что-то затеяла. Ева готовится к грандиозному сражению. Надеюсь, Господь не оставит «Эту Женщину». И еще один человек появился на горизонте… Я с ним встречалась до Криса, а теперь он неожиданно стал соперником Евы на рынке. Многие мои друзья странным образом стали ее соперниками…
Джонеси помахал им рукой:
– Мы спешим, как никогда, – проговорил он, когда они подошли ближе, – но вы даже не представляете, как это замечательно, что она снова в форме… Нет, нет, – обратился он к шоферу. – Этот чемодан из крокодиловой кожи надо положить на заднее сиденье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149