И никто ничего не может исправить. От сознания безысходности она уронила голову на грудь Эду и разрывалась.
– Что мне делать, Эд? – спрашивала она сквозь рыдания. – Что мне делать?
– Сказать ему.
– Но это убьет его. Страшно подумать, что с ним станет, когда он получит такое письмо.
– Значит, ты все еще любишь его? Если бы не любила, не стала бы так долго сомневаться – писать или не писать. Тогда бы ты действовала решительно.
– Но то, что я чувствую к Джайлзу, совсем не похоже на мои чувства к тебе! Тут совсем другое... Я так отчаянно люблю тебя, Эд, всем своим существом люблю...
– Любовь бывает разная, ее невозможно определить, ей нельзя назначить меру. Одной любовью ты любишь Джайлза – в конце концов ты же была его женой. Другой любовью ты любишь меня. И с той, и с другой надо считаться.
– Но я хочу быть только с тобой. Единственное, чего я хочу, – быть с тобой всегда и навечно. Чем больше я бываю с тобой, тем сильнее этого хочу. Такого с Джайлзом никогда не случалось, но я чувствую себя виноватой перед ним, потому что предпочла любовь к тебе за его счет. Я воспользовалась тем, что он предложил мне, а теперь говорю: нет, мне этого мало, и всегда было мало, я хочу больше!
– Ты хочешь, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Так не бывает, – трезво заметил он. – В каждой схватке есть победитель и есть побежденный. Самый тяжелый случай – когда побежденный даже не подозревает, что его вовлекли в схватку.
– Ты прав. Надо было сразу его известить. Но мне хотелось сказать ему об этом в глаза. Письмо – это слишком жестоко, на мой взгляд.
– Ты не способна огорчать людей, – нежно сказал Эд. – Думаешь, я не заметил этого? Думаешь, и Джайлз этого не знает? Он должен был понять это сразу же, у тебя это на лбу написано. – Он рукой вытер слезы у нее на глазах. – Напиши ему, Сара, пока твое чувство вины не сожрало нас обоих. Ни одна любовь в мире не устоит против разрушительной силы угрызений совести. Если бы это было возможно, я взял бы эту миссию на себя, но такие вещи не делаются чужими руками. Да и ты не захочешь, чтобы я вмешивался, правда?
Сара отрицательно покачала головой.
– Тогда напиши. Сделай это прежде, чем вина парализует тебя и ты будешь пользоваться этим как предлогом...
Она отпрянула, словно от удара.
– Предлогом! Ты называешь это предлогом! Предлогом! – повторяла она снова и снова. – При чем тут предлоги, когда речь идет об адюльтере! Я прелюбодейка! Шлюха! Которую затащили в американский бордель! Которой заткнули рот подачками и которую трахнули за кусок мыла! О каких предлогах может идти речь! Мне нет никакого оправдания. И я прекрасно знаю об этом. Я вела себя как продажная девка, потому что я и есть продажная девка. И мне это совсем не нравится! Мне не нравится, что со мной сталось, не нравится, во что я превратилась. Конечно, идет война. Война все спишет. Это самое главное оправдание. Все можно оправдать войной. Я пренебрегла всеми принципами, в которых меня воспитали, – плевать, ведь идет война! Не стоит беспокоиться, сейчас ничто не имеет значения, потому что никто не знает, что может случиться завтра. К чему задумываться о будущем, которое может и не наступить?
Слезы ручьями текли по ее щекам. Лицо исказилось гримасой ярости. В приступе самообличения она выплевывала слова в лицо Эду.
– И, кроме всего прочего, я так далеко зашла в своем блуде, что, даже все прекрасно сознавая, не в силах остановиться, я продолжаю и продолжаю грешить, пускаюсь во все тяжкие! Я знаю, что поступаю дурно, но мне уже удержу нет! Так что перестань болтать о каких-то предлогах. Я в них не нуждаюсь. Мне все равно нет никакого оправдания.
Она закрыла лицо руками, будто желая спрятаться от окаменевшего взгляда Эда, и разрыдалась еще сильнее.
«Господи, – думал Эд, – бедная Сара... Что же я натворил!»
Ему хотелось протянуть к ней руки, обнять, но он понимал, что это вызовет у нее отвращение. Она никого не хочет допускать к своему горю, к своей боли. Даже его, Эда. Пусть поплачет, может, слезы облегчат ей душу. Может, их поток смоет тяжесть раскаяния, разорвет путы, в которых она томится. Он и сам попал в этот капкан.
Эд подошел к туалетному столику, достал чистый носовой платок и молча подал Саре.
Она взяла его, также молча посмотрела на Эда и вдруг с отчаянным плачем обвила руками его шею.
– Господи, Эд, дорогой мой! Да что же я делаю! За что я набросилась на тебя? Ты-то ни в чем не виноват. Прости, что я взвалила на тебя свои беды.
Он крепко обнял ее.
– Знаешь, чего я боюсь? – горестно проговорила она. – Когда он обо всем узнает, станет винить себя. Уж мне-то известен его характер. Он решит, что потерял меня, потому что мало любил. На самом деле все наоборот. Это я его не любила. Никогда не любила и не должна была выходить за него замуж. Я жестоко ошиблась. И моя вина постоянно напоминает мне о себе.
– Бедная моя, любимая, – хриплым от волнения голосом сказал Эд.
– Я не могу отказаться от тебя, Эд! Знаю, что должна это сделать, но не могу. Мне ни за что не следовало делать того, что я сделала, но раз уж так вышло, то, даже если мне не придется быть с тобой, я уже никогда не смогу вернуться к Джайлзу. Я слишком мало его люблю... и не так, как нужно. Я никогда даже отдаленно не чувствовала к нему того, что чувствую к тебе. Ты – все для меня, Эд. Я слабая, безвольная, неверная женщина, которая умрет без тебя. Я знаю, в чем мой долг, но не в силах его исполнить. Я слишком люблю тебя.
Она страстно поцеловала его, как всегда, пытаясь раствориться в тепле, которое он излучал, убежать от преследовавших ее демонов. Ее пальцы смело расстегнули его ремень, и Сара прижалась обнаженным телом к его телу, в котором искала спасения, которое одно могло вселить в нее уверенность в том, что все ее страдания, все жертвы не напрасны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77