В это время за очередным поворотом дороги они увидели несущуюся во весь опор карету и четырех всадников, скачущих по обеим сторонам.
Адам испустил глубокий вздох облегчения.
— Не присоединиться ли нам к попутчикам, Борис?
— Не сомневаюсь, они будут рады нашему обществу, — откликнулся мужик. — Впрочем, ребенка лучше где-нибудь оставить.
Адам окинул взглядом обочины.
— Если Моисея младенцем прятали в зарослях тростника, то почему бы и Сашеньке не найти временное убежище под ежевичным кустом?
Остановив лошадь, он спешился, отнес хорошо укутанного от дождя и холода спящего малыша в заросли куманики и бережно положил там.
— Ну что ж, пора браться за дело, — проговорил он, вскакивая обратно в седло. Он боялся думать, что его ждет в закрытой карете. За ту бесконечно долгую ночь, что Дмитриев провел в Берхольском, он мог сделать с ней все, что угодно.
— Как вы намереваетесь осуществить это, граф?
— Думаю, сначала мы просто догоним их. Обменяемся парой любезностей. Они не ждут погони, верно? Я бы хотел по возможности избежать нового кровопролития.
Борис согласно кивнул. Вскоре они поравнялись с каретой; всадники односложно ответили на приветствия. В ответ на доброжелательное любопытство о месте их назначения последовало невразумительное бормотание.
Адам незаметно направил своего коня так, что оказался между каретой и сопровождающими. Борис сделал то же самое с другой стороны. Одновременно выхватив пистолеты, они нацелили стволы в головы ближайших всадников.
— Предлагаю вам остановиться, — вежливо произнес Адам. — Вам ничего не угрожает. Меня интересует ваша пленница.
Четверо всадников остолбенели от неожиданности. К такому повороту событий они оказались совершенно не готовы — благородный аристократ на сибирском тракте, изъявляющий желание забрать эту безмолвную женщину, по внешнему виду которой можно было понять, что она уже одной ногой в могиле…
Разбойники, насколько им известно, обычно ищут… Но эти двое были явно не разбойниками.
— Что вам от нас надо, барин? — с запинкой выговорил один из всадников, кладя руку на пистолет. Тут же грохнул выстрел, и рука его упала плетью. Мужик с недоумением посмотрел на свой пробитый пулей рукав.
— Немного. Во-первых, бросить оружие и отойти вон туда, на обочину. Мой друг присмотрит за вами, — спокойно проговорил Адам, не зная, как долго ему удастся сохранять это железное спокойствие, в то время как душа рвалась распахнуть дверцу кареты. Неужели она его не слышит? Почему она не выглянет в окно, не полюбопытствует, что происходит снаружи?
Но пока Борис не обезвредит Дмитриевских слуг, он должен оставаться настороже. Под угрожающими дулами пистолетов кучер спрыгнул с козел, четверо всадников спешились и побрели на обочину. Борис уверенно и надежно связал всех веревками, которые снял с подвернувшегося седла. Пятерых здоровых мужиков бросило в дрожь и заставило беспрекословно подчиниться приказанию отнюдь не оружие графа. Причиной этого был взгляд богатыря в домотканой одежде.
Адам распахнул дверцу. От увиденного мороз пробежал по коже. Потом его как подменили. Другой человек, не имеющий никакого отношения, не испытывающий безграничной любви к этой неподвижной, забившейся в угол, измученной женщине, встал на ступеньку, забрался внутрь и закрыл за собой дверцу. Присев на боковое сиденье, он приподнял ее. Он увидел ее связанные, посиневшие кисти. Но и теперь все слова, которые он мог обратить и к Богу, и к черту, остались невысказанными. Вместо этого он достал нож и очень аккуратно перерезал впившиеся в тело веревки.
Ярости, беззвучно полыхавшей внутри, с лихвой хватило бы, чтобы спалить преисподнюю, когда он уложил ее себе на колени и обнял, поглядев в покрытое засохшими ссадинами, опухшее лицо и увидев обкромсанные волосы.
— Софи, — прошептал он, — очнись, моя родная.
Она не спала и была в сознании, просто пребывала уже в том мире, где телесные и духовные страдания больше не могли беспокоить ее. Какое-то время она сопротивлялась требовательному знакомому голосу любви. Зачем обращать внимание на грезы?
— Софи! — Он нежно поцеловал ее в губы, боясь причинить боль неосторожным движением. — Не бойся, очнись, любимая!
— Где Саша? — еле слышно распухшими губами прошептала она.
— Со мной, жив и здоров. Посмотри на меня!
Ресницы дрогнули. Мольбы сделали свое дело. Она открыла глаза и попыталась улыбнуться, но сморщилась от боли. Но он уже понял, что она приходит в себя. В огромных темных глазах затеплилась жизнь.
— Мой муж мертв?
— Да.
Веки опять опустились, но на этот раз ненадолго. Когда она снова открыла глаза, Адам увидел перед собой вернувшуюся к жизни Софи.
— Все болит, — проговорила она. — Кроме рук. — Она опустила голову и посмотрела на руки, которые лежали на коленях как чужие. — Я их совсем не чувствую.
— Сейчас все пройдет, — заверил ее Адам. — Ты не так долго была связана, чтобы они отнялись навсегда. — Но к тому времени, когда они бы добрались до оренбургского монастыря, она могла стать калекой. Адам решительно отбросил эту страшную мысль. — Сейчас я хочу отвезти тебя в Могилев. До него ближе, чем до Берхольского. — Разминая ей руки, он продолжил: — Матушка моя, конечно, не сможет полностью заменить твою Татьяну, но она очень добра и умеет обращаться с младенцами.
— Grand-pеre?..
— Он будет жить, — ответил Адам, не прекращая своего занятия. — Ранение отняло у него много сил, но не настолько, чтобы появилось желание испустить дух. — Сделав невероятное усилие, он заставил себя улыбнуться.
Послышался стук в борт кареты, и в окне появилась голова Бориса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126