На ее глазах Рэнальф, а до того — ее отец предавали смертной казни браконьеров за одного-единственного кролика, обрекали несчастных бродяг на бичевание и колодки. Правосудие, которое вершили владельцы замка Равенспир, было скорее похоже на расправу и не знало снисхождения. Это было убийство, возведенное в ранг закона. Но тогда почему же Ариэль так ошеломила подготовка к убийству всего одного человека? Его должны были убить в разгар свадебного пиршества, а ей предназначалась роль привязанной над западней козочки.Почувствовав подступающую к горлу тошноту, Ариэль повернулась и почти бегом направилась к боковым воротам во внутренний двор, а оттуда в конюшню. Здесь, в этом уютном, тщательно налаженном мирке, Ариэль чувствовала себя по-настоящему дома, здесь в ее душу нисходили мир и покой, здесь она могла забыть на время затхлую атмосферу замка. Подобное ощущение покоя ей еще доводилось испытывать в деревеньках, окружающих замок, и в обнесенных заборами хуторах, где ее всегда встречали теплыми улыбками. Ариэль лечила крестьян и батраков и была единственным человеком из многих поколений Равенспиров, которому верили и которого ждали те, чьими жизнями владели обитатели замка.Ее аргамаки размещались в длинном низком здании. Дверь в конюшню была плотно закрыта, чтобы ночной холод не мог проникнуть к нежным породистым животным. Ариэль немного приоткрыла ее и проскользнула в слабо освещенное помещение, наполненное запахами лошадей, навоза и кожаной упряжи.— Это вы, миледи? — Грум, лицо которого было словно сделано из выдубленной кожи, выглянул из денника в дальнем конце конюшни.— Да. Как дела, Эдгар? — поспешила перейти к делу Ариэль.Ее волкодавы, отлично выдрессированные и умевшие вести себя в присутствии нервных животных, остались у входа в конюшню.— Прекрасно. — Эдгар отступил в сторону, давая госпоже возможность войти в денник, в котором рожала кобыла. — Теперь уже недолго ждать.Ариэль погладила теплую морду лошади, провела рукой по ее вздувшемуся животу. Потом она сняла свою накидку, постелив ее на солому у ног, засучила рукав платья, подняла хвост кобылы и погрузила руку глубоко в ее тело.— Я чувствую его, Эдгар.— Ага. Еще минут десять.Ариэль вынула руку, тщательно вымыла ее водой из ведра и опустила рукав.— Хоть бы она принесла нам еще одного жеребчика.— Хорошо бы, но мы примем все, что пошлет нам Господь, — заметил Эдгар.— Ходят слухи, что королева собирается учредить королевские скачки в Аскоте, — пробормотала Ариэль. — Если это произойдет, мы будем одной из немногих конюшен в стране, которая разводит скаковых лошадей.— Ага, — флегматично согласился с ней Эдгар, — и сможем назначать свои цены, я полагаю.Ариэль кивнула. Если бы она могла зарабатывать себе на жизнь разведением скаковых лошадей, ей удалось бы избавиться от тирании Рэнальфа. Она бы смогла покинуть Равенспир, построить свой собственный конный завод и не зависеть больше ни от кого. Она понимала также, что это была совершенно фантастическая идея: в то, что женщина может жить трудом своих собственных рук и своим умением, почти невозможно было поверить. Но Ариэль все же верила, что сможет добиться независимости, а пока держала свои мечты в тайне, она еще не скопила достаточно денег, чтобы пуститься в самостоятельную жизнь. Если ее братцы в один прекрасный день хотя бы заподозрят, что из того, что они считали безобидным увлечением сестры, можно извлечь неплохой доход, они не только никуда не выпустят ее из замка Равенспир, но и заставят работать, чтобы добывать средства для удовлетворения своих прихотей.А что замужество? Нет, оно никогда не сможет стать выходом для нее. Мужчины все одинаковы, когда дело касается женщин. Муж будет так же безраздельно владычествовать над ней, как сейчас владычествуют братья. И перспектива брака с Хоуксмуром была всего только шуткой, дьявольской шуткой Рэнальфа. Ей остается только закрыть глаза на все, сыграть свою роль и ожидать, когда смертельная игра будет окончена. Почему она должна беспокоиться о каком-то Хоуксмуре? Мир только выиграет, потеряв одного из членов этого проклятого семейства.Ариэль присела на охапке соломы, дожидаясь, когда кобыла разрешится от бремени. Прислонившись спиной к деревянной перегородке загона, она прислушивалась к всхрапываниям и фырканью жеребца; он и был отцом жеребенка, вот-вот готового появиться на свет. Эдгар не мешал ей размышлять. Должно быть, он, покусывая соломинку, просто привалился где-нибудь к стене. Конюх всем сердцем был предан как аргамакам, так и леди Ариэль, и должен был предупредить ее, если появится какая-нибудь помеха.Но что за человек этот обреченный на скорую смерть Хоуксмур? Скорее всего обычный неулыбающийся, постный пуританин, который почитает смех дьявольским наваждением, а любое наслаждение — кознями самого дьявола. Наверняка он человек алчный, если готов ради ее приданого породниться с людьми, одно имя которых было проклятием для его семьи. Но Ариэль знала, что все пуритане отличаются непомерной жадностью: они копят богатство, но почитают грехом расточать его. Должно быть, ей предстоит увидеть сурового, недоброжелательного, насупленного человека, который будет требовать от своей жены и домочадцев абсолютного повиновения; наверное, он потребует вдобавок, чтобы они вместе ходили в церковь по воскресеньям, выслушивая там четырехчасовые службы.Спасти от этой незавидной доли может только то, что Ариэль станет его женой лишь формально. Она не оставит замка Равенспир и никогда не попадет под власть своего мужа. Потому что ее муж не переживет их свадебного пира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120