Хьюго вновь направился к двери. Когда он раздраженно осматривал окруженный стенами огород, из сада выскочил жизнерадостный Данте, гордо задрав хвост. Хлоя шла за собакой, длинные полы рабочего пальто, надетого поверх ночной сорочки, волочились по траве.
По крайней мере, она усвоила просьбу не разгуливать едва одетой. Хьюго обратил свой взгляд на ее ноги — раньше он никогда не смотрел на них. Это были самые прекрасные ноги, длинные и стройные, с высоким подъемом, прямыми розовыми пальчиками.
Да и разве можно было ожидать, что такое совершенное создание будет испорчено хоть чем-то? У него закружилась голова. Каким-то образом ему нужно знать то, что произошло в пьяном угаре. Он должен заставить и Хлою забыть то, что случилось, или попытаться убедить ее счесть это недоразумением, помутнением его сознания из-за волнений и суеты той ночи.
Больше этого никогда не случится, а сейчас он обязан оказать ей самую большую услугу — убить в ней те ростки безудержной страсти, которые вот-вот готовы были тронуться в рост.
— Впредь ты не должна выходить из дома без сопровождения, — рявкнул он, отойдя в сторону, когда она подошла к двери. — Вернее, ты не должна выходить дальше двора без моего разрешения. Совершенно неприлично для тебя бродить по окрестностям без сопровождения. Ты же не служанка.
Слова, которые она намеревалась произнести в качестве приветствия, замерли у нее на губах; она смотрела на него сверху вниз и казалась столь ранимой и незащищенной, что у него сердце перевернулось. Однако он продолжал так же резко:
— И поскольку этот чертов пес без конца попадает в переделки, ты должна постоянно держать его при себе. Если ты не сможешь контролировать его, в доме ему не быть. Это ясно?
Какое-то мгновение глаза ее были полны боли и растерянности, но затем в них вспыхнул огонек гнева, и она вздернула упрямый твердый подбородок:
— Такая полная перемена мнения, сэр Хьюго, просто приводит в замешательство. Ведь только вчера вы запрещали Данте находиться в доме, или я тоже буду отправлена в конюшню?
— Если будешь продолжать в таком же духе, дитя мое, то узнаешь, как я отвечаю на дерзость, — сказал Хьюго с мягкостью, которая, как Хлоя уже знала, предвещала опасность.
— Но Данте нужно гулять, — возразила она, настаивая на своем. — Двухлетнюю собаку невозможно все время держать в доме.
— Самюэль или Билли будут выгуливать его раз в день. — Хьюго отвернулся, небрежным взмахом отпуская ее.
Это одновременно и взбесило, и обидело Хлою.
— Я тоже не могу постоянно сидеть во дворе, — бросила она ему.
Он резко обернулся, глаза его сузились:
— В таком случае предлагаю заняться домом. Ты не раз язвила по поводу состояния дома и чистоты в нем. Допускаю, что ты захочешь убить сразу двух зайцев: скобление и мытье будут достаточной нагрузкой.
— А я полагала, что подобные занятия не подходят наследнице восьмидесяти тысяч фунтов, — бросила она в ответ голосом, дрожавшим от гнева.
Она не имела представления, по какой причине с ней так резко обращаются сейчас, как и не понимала, чем был вызван его гнев прошлой ночью. Но ее душа восставала против несправедливости, и теперь она даже не могла представить, что когда-нибудь сможет почувствовать по отношению к своему опекуну что-либо иное, кроме неприязни.
— Заодно принесешь пользу, — сказал он, пожав плечами.
Не глядя, Хлоя схватила ближайший тяжелый предмет, который оказался доской для резания хлеба, и швырнула ее вместе с хлебом через кухню. Хьюго отскочил в сторону, но Хлоя не целилась, и доска угодила в стену, а затем с громким стуком упала. Буханка хлеба приземлилась прямо перед носом Данте, который сразу же обнюхал ее, свесив длинный язык.
Хлоя кинулась к двери холла, и Данте, оставив свой неожиданный подарок, бросился за ней. Дверь захлопнулась за ними. Самюэль нагнулся за хлебом, осмотрел его скептически и сказал:
— Чтой-то вы чересчур с девочкой, а? — Он вытер буханку о фартук. — Чего она такого сделала, чтоб вы ее так отбрили?
— Не лезь не в свое дело, черт возьми! — Хьюго с размаху стукнул кружкой по столу. — Следи, чтобы она всегда держала этого пса при себе, и присматривай за ней, — добавил он и, решительно шагая, покинул кухню.
Самюэль слушал, как удаляются его шаги, и, нахмурившись, почесывал нос. За последние четырнадцать лет он стоял рядом с Хьюго Латтимером под огнем пушек и ружей. На его глазах двадцатилетний юноша превратился в мудрого и зрелого командира. Это он, Самюэль, сидел рядом с ним во время приступов глубокой депрессии за бутылкой бренди во время каждого выхода на берег. Но он никогда не знал причины этого отчаяния, хотя постоянно чувствовал, что это загнанный вглубь гнев время от времени распалял Хьюго.
Он спокойно относился к всплескам ярости Хьюго, уверенный в том, что, как только они поднимут якорь, его друг вновь станет веселым, мгновенно принимающим решения, властным командиром. Он также был уверен, что ни один человек, обладающий таким сильным характером и такими яркими способностями, как Хьюго, не сможет вечно находиться под бременем самопрезрения. Что-нибудь непременно произойдет и залечит раны в душе.
Однако после возвращения в Денхолм депрессия все чаще угнетала Хьюго и становилась все более глубокой. И опять Самюэль не искал объяснений, а просто догадывался, что подавленное состояния хозяина вызывают воспоминания о прошлой жизни, а еще — отсутствие смысла в нынешнем существовании. Бренди лишь усиливало его тоску. Самюэль терпеливо пережидал эти приступы, надеясь: что-то произойдет и все образуется.
А потом появилась эта девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119