Гарет, улыбаясь, потянул ее и заставил лечь рядом с собой. Он снова раздвинул ее бедра, и снова по телу ее прошел уже знакомый ему трепет, и, когда его рука легла на нежный пушистый бугорок ее женственности, она рванулась к нему, подгоняемая неведомой ей силой. Тело ее было влажным, пульсировавшим желанием, готовым раскрыться ему навстречу. Его палец скользнул между ее бедер, и он почувствовал, как тело ее напряглось. Какая она маленькая, крепкая, тугая, думал он, целуя шелковистую кожу на внутренней стороне ее бедер. Его руки скользнули под ее спину, охватив ее ягодицы, и он восторженно улыбнулся, потому что они легли в его ладони, как прежде ее груди, будто и были созданы для этого.
В темноте он приподнялся над ней, поднимая и ее. и его плоть скользнула в ее тело. Она судорожно вздохнула, но не вскрикнула. Она была такой маленькой и тугой, что он боялся причинить ей боль, но в теле ее бродили вызванные им к жизни соки, и потому она без труда раскрылась для него. Он проникал в нее все глубже, крепко прижимая к себе, и, когда его плоть задвигалась внутри ее, он почувствовал отклик ее тела. будто своего собственного.
Теперь она приноровилась к его движениям, уловила их ритм. Они становились все яростнее по мере того, как он все глубже погружался в ее тугую шелковистую плоть. Он слышал тяжелое дыхание и легкие вскрики Миранды. Она напоминала ему какое-то дикое лесное существо, испуганное неожиданным вторжением.
Ему хотелось смеяться от удивившей его самого чистой радости, от этой встречи со счастьем, и, когда его семя изверглось в ее тело, смех его уже звенел в тишине и темноте ночи, и он продолжал прижимать ее к себе, пальцы его не выпускали ее оцепеневшего в его объятиях тела, и он ощущал плотно прижатый к нему влажный живот Миранды, будто они слились воедино.
Он не выпускал ее из объятий и продолжал прижимать к себе, пока по ее телу пробегали судороги наслаждения и он ощущал ее пульсирующую плоть. Все ее тело трепетало и в конце концов ее легкие вскрики и всхлипывания переросли в настоящие захлебывающиеся рыдания. И только когда она, совсем обмякшая и обессиленная, замерла в его объятиях, Гарет осторожно опустил ее на влажную траву и закрыл глаза, и его самого омыла волна сладостной и непреодолимой усталости.
Миранда лежала неподвижно. Ей казалось, что ее бедра и живот невесомы, и в то же время они были невероятно тяжелыми, а между ног она ощущала горячую влагу и легкое покалывание, напоминавшее о только что пережитом наслаждении. Она подумала, что граф уснул. Его дыхание стало глубоким, он казался расслабленным и отяжелевшим от усталости. Она посмотрела на небо и некоторое время разглядывала облака, постепенно редевшие и теперь уже пропускавшие серебристый рассеянный свет луны. В тишине она различала, как плещется вода о ступеньки пристани за стеной. Все остальное было погружено в безмолвие. В это время барки и лодки перевозчиков уже не сновали по реке, а обитатели огромного темного дома, чуть видного в сумеречном свете, спали в своих постелях.
Казалось, что не спали только они двое во всем Лондоне и что весь мир принадлежит только им двоим — им принадлежали расплывчатый свет луны, проносившиеся по небу облака и влажная трава, на которой они лежали, и сладостное благоухание лаврового куста над ними.
Потом Миранда услышала Чипа. Он бормотал что-то в темноте, и ей показалось, что он испуган. Миранда повернулась на бок и, опираясь на локоть, негромко окликнула его.
Он нерешительно приблизился, взгляд его был прикован к графу, неподвижно лежавшему рядом с Мирандой.
— Все хорошо, — прошептала она, протягивая ему руку. — Ничего дурного не случилось.
Гарет мгновенно очнулся. Он сел и на секунду закрыл глаза, потому что осознание случившегося потрясло его, как удар. Как это могло произойти? Как он это допустил?
Миранда робко дотронулась до его плеча:
— Милорд?
Он медленно повернулся к ней. Она улыбалась — нежно и трогательно.
— Боже мой, что я наделал!.. — пробормотал Гарет.
Миранда потянулась к своему брошенному на землю оранжевому одеянию. Она поняла столь же ясно, как если бы он произнес это вслух, что ей надо уйти, оставить его одного. И по правде говоря, она готова была это сделать без сожаления. То, что между ними произошло, было столь ново для нее, что она должна была сама разобраться в себе. Ей казалось, что вся ее жизнь теперь изменится. Все, во что она до сих пор верила, было брошено в тигель, а чему предстояло выйти из него, она не имела ни малейшего представления. Она натянула платье через голову, но руки ее так сильно дрожали, что она не могла зашнуровать корсаж. Все равно никто не мог увидеть, в каком беспорядке ее туалет. И незашнурованный корсаж не смог ей помешать вскарабкаться по плющу к себе в спальню. Почему-то ей не пришло в голову, что она могла бы войти в дом через боковую дверь, оставленную открытой для Гарета.
Девушка оглянулась на графа. Он поднялся на ноги и теперь стоял, откинув назад голову и глядя на небо. Его рубашка и камзол все еще были расстегнуты, но он успел зашнуровать штаны, когда она одевалась. Он не пошевелился, пока она быстро удалялась по дорожке. Чип, теперь умолкший, прыгал рядом с ней.
Гарет провел руками по волосам, сжал виски. Что он натворил! И главное, что им теперь делать?
Генрих, король Французский и Наваррский, стоял на носу корабля, входившего в устье Райской гавани. Судно вскоре оказалось в тихих и спокойных водах. По обе стороны гавани тянулись песчаные отмели, а над ними возвышались белые утесы. Серые громады укрепленного замка выделялись на фоне ярко-синего неба, и отсюда король даже мог различить овец, пасущихся на зеленых вершинах утесов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116