Я был еще совершенно чи
ст, скромен, застенчив, словно девушка. Несмотря на соблазны одинокой жиз
ни, несмотря на заигрывания и авансы соседок-гризеток, я еще не знал женщи
н. Быть может, удержись я в этой чистоте, и не случилось бы со мной того, что
испортило мне в последствии всю жизнь. Но случаю угодно было пробудить в
о мне мужчину, Ц и, потеряв свою чистоту, я стал уже более чувствителен к ж
енскому влиянию. Вот о своем первом падении я и хочу сначала рассказать в
ам.
Не помню уже, где и как мне пришлось однажды слышать старое еврейское пре
дание. Языческий царь призвал к себе троих еврейских праведников и прика
зал им совершить какой-нибудь из трех грехов по их выбору: согрешить с язы
чницами Ц рабынями короля, напиться пьяными или вкусить нечистого, треф
ного мяса. Праведники рассудили, что из всех трех грехов самым невинным б
удет опьянение, и выпили добрую амфору крепкого вина. Но опьянев, они поте
ряли меру добра и зла и уже без всякого принуждения принялись есть нечис
тое мясо и грешить с рабынями. Таким образом, говорит талмудистское пред
ание, вино Ц самое худшее из зол, потому что оно заключает в себе все оста
льные.
Вот и я своим падением был обязан вину. Однажды я расхворался, и мои соседи
Ц две модистки, Роза и Клара, мелкая актриса Сесиль, студент Пьер и худож
ник Анри Ц так мило отнеслись ко мне, так заботливо ухаживали за мной, что
я решил по своем выздоровлении отблагодарить их маленьким пиршеством в
соседнем кабачке. А тут еще подоспело окончание срока моего ученья в кон
торе у дяди и поступление в штат, что было сопряжено со значительным увел
ичением жалованья. Таким образом предлог для пирушки со всех сторон каза
лся как нельзя более подходящим.
Все предвещало удачу нашей пирушке. Мои приятели постоянно бывали весел
ы и готовы были хохотать даже тогда, когда им нечего было есть; поэтому мож
но представить себе их настроение в виду предстоящего удовольствия. Я же
с утра был в восторженном состоянии. Еще бы! Дядя поздравил меня с окончан
ием периода ученья и в первый раз пригласил к себе обедать. За обедом он вы
разил мне удовольствие по поводу моего старания, скромности и способнос
тей, высказал надежду, что мое будущее обеспечено, и подарил немного дене
г. Опьяненный радостью и стаканчиком старого вина, который пришлось выпи
ть за обедом, я радостно полетел домой к своим друзьям.
Ужин удался на славу. Молодые люди шалили, словно дети, и я сам, обычно заст
енчивый и скромный, не отставал от них. С каждой новой бутылкой вина настр
оение у меня все повышалось, манеры становились все развязнее и… в голов
е у меня все сильнее туманилось и кружилось. Сознание происходящего шло
какими-то скачками, так все и запечатлелось у меня в памяти: отдельные сце
нки представляются мне очень ясно, но, что было между ними, я совершенно не
помню теперь, как не помнил и в дни, следовавшие непосредственно за пируш
кой.
Три сцены представляются мне особенно ярко и рельефно. Роза сидит на кол
енях у Анри и страстно обнимает его, Клара и Пьер возятся в углу на диване,
словно котята, щекочут друг друга, хохочут, пищат, а я и Сесиль сидим близк
о-близко друг от друга, ее нога чуть-чуть касается моей, ее взгляд тонет в м
оих расширенных зрачках, и от этого прикосновенья, от этого томного, жажд
ущего греха, обволакивающего взгляда по телу у меня пробегают колющие ис
корки. Воспоминания бурным ураганом крутятся в мозгу. Вспоминаются мирн
ая жизнь в тихом Лориене, беспокойные грезы, навеваемые прибоем волн, спо
койная жизнь в Париже, столь далекая от прежних мечтаний и надежд… И мозг
острой молнией пронзает безумно-сладостная мысль: в этом взгляде, в этом
прикосновении все оправдание, разрешение, осуществление детских грез…
А Сесиль пригибается совсем близко к моему лицу и что-то шепчет Что?
Волны тумана сгущаются и заслоняют дальнейшее.
Потом они снова разрываются. Розы и Анри уже нет, Клара и Пьер в судорожном
объятии сплелись и замерли в уголке дивана. Тускло горят свечи, освещая з
алитый вином стол. Я и Сесиль стоим совсем близко от двери. Сесиль нежно тя
нет меня за руку и шепчет:
Ц Пусть их себе! Что нам до них? Идем же, мальчик мой, идем, я так люблю тебя!

Жгучая струя хлынула в мой мозг и пеленой красного тумана снова поглотил
а дальнейшее. И в третий раз разрывается туман, чтобы выявить передо мной
картину, которая заставляет низко-низко опускаться мою седую голову.
Мы одни в комнате Сесиль. Воздух душен и пропитан странным ароматом. Что э
то Ц запах ли духов, или благоухание чего-то мне неведомого? Еще сильнее
кружится голова… Сесиль медленно протягивает руки, обвивает меня ими, пр
ивлекает к себе, не отрывая от меня взгляда расширенных глаз, и мы сливаем
ся в бесконечном, страстном поцелуе…
Ночь любви! Сколько очарования в этих двух словах! Но это очарование было
бы еще больше, еще победнее, если бы за ночью любви, как и за всякой другой, н
е следовало утро!
И оно наступило, мое утро.
Маленькая грязная комната. Платье и белье, беспорядочно разбросанные, ка
к попало. Не очень молодая, сильно пожившая женщина с увядшими формами и ж
елтым помятым лицом. И сам я, какой-то запачканный, опозоренный, еле сдерж
ивающий горькие рыдания, ощипанный птенчик.
Много дурных минут переживал я в жизни, но не помню, чтобы какая-нибудь др
угая сравнилась по остроте презрения к себе с минутой этого пробуждения!

Моя связь с Сесиль на этом и закончилась Ц тому была целая совокупность
причин, из которых каждой в отдельности было уже совершенно достаточно.
1 2 3 4 5 6