конец их жизни.
Генерал Луков устало вздохнул. Глянул на графа Муравьева, генеральский м
ундир которого с золотыми эполетами и аксельбантами ярко сиял в лучах во
сходящего солнца, и понуро отвел глаза в сторону.
Ц Его императорское величество соизволением своим лишает вас чести бы
ть российскими офицерами! Ц хрипло выкрикнул Луков. Как же мучительно б
ыло отдавать сей приказ, Муравьев был ему другом, другом! Но солдат должен
повиноваться. Повиноваться слепо.
Ц На колени! Ц выкрикнул Луков. Его голос дрогнул. Одетый в длиннополый
красный сюртук палач встал за спиной Муравьева, надавил тому на плечи, пр
инуждая опуститься в пыль, вытащил шпагу из ножен, сорвал и бросил в пыль о
рдена, сдернул с мундира эполеты. Муравьев даже не шелохнулся; казалось, ч
то он превратился в камень. В один из камней этой крепости, возведенной на
людских костях.
Ц Что ты творишь, Прохор Григорьевич? Ц спросил он только дрожащим голо
сом, когда палач рванул с него генеральский мундир и бросил в огонь.
Генерал Луков отвернулся. Слезы подступали к глазам. Только адъютант мол
ча топтался на месте, глядел все на коленопреклоненного Муравьева, а зат
ем закричал срывающимся голосом:
Ц Все на колени!
Словно кто их дернул за невидимую веревку, и осужденные рухнули на колен
и в крепостную пыль. Палач поднял над головою боевого генерала Муравьева
шпагу, перехватил поудобнее. А потом плашмя ударил клинком по голове гра
фа и преломил шпагу офицера. Из ранки на лбу графа потекла кровь.
В толпе зрителей белая как мел жена Муравьева, Александра Григорьевна, к
репко вцепилась в руку Ниночки:
Ц Как они смеют, как они смеют, Ц глухо шептала она, Ц как они смеют…
Занавес над спектаклем величайшего унижения пополз в стороны, акт начал
а изгнания из человеческого сообщества разыгрывался на подмостках рос
сийской истории.
Каждому из приговоренных было суждено пережить эти минуты глубочайшег
о унижения, и это были минуты, выжигавшие сердца, оставлявшие там никогда
не заживающие страшные язвы.
Трубецкой и Волконский зажмурили глаза, когда палач рванул с них мундиры
и бросил в жадно пылающий костер. Вечный поэт Кюхля Ц Кюхельбекер Ц ски
нул с себя фрак без посторонней помощи, самолично прошел с ним к костру и с
плюнул.
Над площадью плыл едкий дым, душил зрителей, глаза посланников и генерал
ов, верно, от него слезились. Молча, широким каре стояли полки и смотрели н
а разворачивавшийся перед ними спектакль. Еще были живы все заговорщики
, еще предстояла казнь пяти приговоренных на следующее утро, и уж на том зр
елище посторонние не предполагались. Сегодня ж каждый мог задаться вопр
осом, какую б участь выбрал он себе сам, коли б была на то его воля Ц тех, кт
о должен умереть, или же тех, кому была дарована жизнь на погибель в далеко
й Сибири.
Догорали дымные костры, сжигавшие мундиры осужденных, дымили и чадили, з
аволакивая весь Кронверкский вал, и среди дыма стояла виселица, ждущая с
воей жертвы…
Ц Я не могу, Ц внезапно сказала Александра Григорьевна Ниночке. Ц Пое
хали домой, мне дурно, я не могу видеть эти столбы…
Подле той виселицы, совсем близко стояла стройная женщина в черном плать
е и черной шляпке. Неподвижная и безмолвная. Маленькая девочка держалась
за ее руку…
Ц Рылеева… Ц догадалась Ниночка.
И внезапно обрадованно подумала, что ее Бореньку ждет Сибирь.
Сибирь… Это было иное. Иное название геенны огненной.
Сибирь… Бескрайняя земля, покрытая лишаями гигантских болот и буйных ре
к. Это Ц леса, несть которым ни начала, ни конца. Это Ц обрывок третьего дн
я Творения, когда сказал Господь: да порастет земля деревьями и травами, д
а будут реки питать изжаждавшееся чрево земное.
Сибирь… Последнее великое молчание мира сего.
Свыше часа длилась процедура, преламывались шпаги, сжигались мундиры, зо
лотые аксельбанты и эполеты. А затем на простых телегах подвезли груду с
ерых роб каторжан. Палачи бросали их без разбора приговоренным. Борису д
осталась роба, в которой он мог утонуть с головой. А вот длинному нескладн
ому Кюхле попалось одеяние, явно сшитое на карлика. Да и Трубецкому его но
вый наряд был тесноват, та ж беда ожидала и Волконского.
Ц Стройся! Ц раздалась команда.
Военный оркестр заиграл марш, вновь понеслась над кронверком барабанна
я дробь, и осужденные строем, с гордо поднятыми головами отправились наз
ад в крепость. И когда на пути их попадались обломки шпаг, они намеренно на
ступали на них, на осколки своей попранной в одночасье чести. Муравьев же
пинком ноги отбросил клинок.
Медленно закрылись за декабрьскими мятежниками створки ворот. В послед
ний раз им было дано почувствовать себя свободными людьми Ц с сегодняшн
его дня начиналась каторга, жизнь мертвых душ.
Зрители на площади устроились поудобнее среди подушек экипажей и дали з
нак кучерам трогаться. Все! Финита ля комедия! Офицеры вскочили на коней, п
олки молча маршировали по казармам. И только французский посланник, так
и не оправившийся от пережитого потрясения, сказал своему шведскому гос
тю:
Ц Мон шер, по сравнению с этим гильотина истинно гуманное наказание!
О спектакле в крепости святых Петра-и-Павла недолго говорили в Петербур
ге, у столицы империи память была короткая.

Столица империи даже не заметила, что после наказания заговорщиков знат
ных да сановитых, пришел черед простых солдат. Генерал Луков с содрогани
ем писал в своем дневнике: «Приговоренных клали на кобылу по очереди, так
что когда одного наказывали, все остальные стояли тут же и ждали своей оч
ереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72