Нужно, нужно было ожидать подвоха. Не могло все идти так гладко, непременно должен был попасться подводный камень. И он попался. Правда, не камень, а женщина, но какая, в сущности, разница?
– Прежде ты не возражал против помолвки, – напомнил Трокмортон.
Эллери напрягся, затем рванулся вперед и хмуро уставился на брата, упираясь в стол ладонями.
– Не возражал? А как, интересно, я мог возражать, если ты поспешил поместить объявления о нашей помолвке во всех лондонских газетах? И, между прочим, даже не спросив меня.
– Ха! Если бы я тебя спросил, ты начал бы кричать и сопротивляться. Я сделал это для твоей же пользы. – Трокмортон еще раз внимательно осмотрел свое перо, аккуратно уложил его в пенал и уже хотел задвинуть крышку, как что-то привлекло его внимание. Ну да, так и есть. Одно перо пропало. Нет, два пера. – Здесь что, опять были дети?
– Не знаю, – буркнул Эллери, стукнув по столу кулаками. – И не уводи разговор в сторону.
«Гувернантка приехать еще не могла, – размышлял Трокмортон, – а это значит, что девчонки были без присмотра, бесились… Точнее, это Кики бесилась, а Пенелопу, как всегда, потащила за собой. Впрочем, два пера, пусть и очень хороших, – не самая большая утрата».
– Я не возражал, потому что ты не оставил мне выбора, – сказал Эллери.
– И еще потому, что леди Патриция в самом деле прелестная девушка и к тому же дочь маркиза Лонгшо. Кроме того, ты сам знаешь, что тебе пора остепениться. – Трокмортон задвинул пенал, продолжая оплакивать в душе судьбу своих любимых перьев. – Что может быть ужаснее немолодого повесы?
– Мне всего двадцать шесть.
– Я женился в двадцать один. – Трокмортон помахал в воздухе исписанным листом, давая просохнуть чернилам, а затем аккуратно уложил его в деревянный ящичек для бумаг, стоящий на краю стола, запер его и положил ключ себе в карман.
Эллери, неприязненно следивший за манипуляциями брата, хмуро заметил:
– Отец женился, когда ему было сорок.
– Это потому, что ему сначала нужно было сколотить состояние, чтобы затем жениться на аристократке.
– Мама уши тебе надерет, если услышит об этом.
– Возможно, – спокойно ответил Трокмортон, вставая и отталкивая назад свое массивное кожаное кресло. Оно скользнуло по толстому персидскому ковру – нежно-оранжевому, с тонким белоснежным узором. С ковром хорошо гармонировали и гофрированные оконные шторы – лазурные, с золотистыми прожилками, и старинные китайские фарфоровые вазы, и свежие цветы, стоящие в этих вазах. Каждая деталь, каждая мелочь, каждый узор были подобраны с большим вкусом, так чтобы вся обстановка радовала глаз и успокаивала нервы, взвинченные хаосом дел, которыми приходилось заниматься Трокмортону.
Своим утонченным вкусом он был обязан матери, леди Филберте Брекенридж-Уоллинфорк. Для того чтобы спасти от разорения свою семью, ей, дочери одного из самых знатных лордов Англии, пришлось в двадцать лет выйти замуж за сорокалетнего Стенли Трокмортона. Брак был вынужденным, однако Филберта сумела стать нежной женой и заботливой матерью. Трокмортоны, в свою очередь, получили благодаря связям леди Филберты и ее семьи доступ в высшее общество и могли теперь принимать в своей гостиной сливки лондонского света. Быть может, о союзе Стенли и леди Филберты и судачили, прикрывшись веерами, но эти слухи никогда не выходили за двери салонов, – ведь всем было известно, какими обидчивыми и скорыми на расправу были все мужчины из рода Трокмортонов, особенно если была затронута их честь.
– Леди Патриция придаст имени Трокмортонов не меньше блеска, чем в свое время придала ему мама, выйдя замуж за нашего отца, – сказал Гаррик.
Эллери повернулся, склонился над столом, скрестив руки на груди, и сделал страдальческое лицо.
– А особенно пойдут на пользу доброму имени Трокмортонов те чайные плантации в Индии, которыми владеет семья Патриции, – язвительно заметил он.
Трокмортон отошел к зеркалу и пригладил рукой волосы.
– И еще пойдет ему на пользу твое лицо, благодаря которому ты легко можешь вскружить голову любой девушке, – ответил старший брат. – Хотя красота – это не твоя заслуга.
При этих словах Эллери вновь оживился и горячо воскликнул:
– И это возвращает нас к моей загадочной леди!
Трокмортон должен был предвидеть, что просто так, без сопротивления, Эллери со своей свободой не расстанется. Но что он понимает под своей свободой? Скачки, пьянство и бесконечные любовные интрижки. Однако с лошади он падал уже не раз и до беспамятства тоже не раз напивался, что же касается его романов… Да, о них, пожалуй, лучше и не вспоминать. Этого парня пора было женить, причем для его же блага, пока он не запутался окончательно и не сломал себе шею. Или пока какой-нибудь ревнивый муж не пристрелил его на дуэли.
– Расскажи о своей таинственной незнакомке, – сказал Трокмортон, пытаясь расправить свой галстук.
Эллери закатил глаза к потолку и начал нараспев:
– У нее волосы цвета меда, с золотистым отливом. Ее белоснежные зубы похожи на жемчужное ожерелье. Совершенством своей фигуры она превосходит статуи Венеры, высеченные из мрамора. У нее маленькие руки, тонкие пальцы, а ее молочно-белую, гладкую кожу можно сравнить с…
– Мрамором?
– Да! Да! – радостно отозвался Эллери, сверкнув белоснежной улыбкой.
– Разумеется. – Трокмортон раскатал рукава рубашки и принялся вставлять в них запонки. – А ее соски, я полагаю, похожи на бутоны нераспустившейся розы.
Эллери нахмурил брови. Как и все Трокмортоны, он не терпел насмешек и не прощал их никому, даже старшему брату.
– Я не знаю, какие у нее соски.
– И то слава богу, – искренне порадовался Трокмортон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97