Прав я?(Перехватываться не стал. Когда не осталось за что держать, приложил к капрону остывающий уголек, который миг, секунду, а то и две еще хранил жар и мог плавить волокна. Крошки сгоревшей спички посыпались вниз, на кровать. Заметить не должны. Эх, малы, малы хозяйственные спички. На их бы место сейчас каминные или трубочные, а того лучше зажигалку, а совсем замечательно – финку и ствол.)– С чего тебя на подозрения-то развезло? – хитро прищурился Петрович. – Помер сердечник. Мотор прихватило, и помер. Делов-то, а ты гришъ «замочили».– Мотору старика не в тюряге ломаться. Тюрьма для Клима – дом родной.– Так его в карцер определили, милок, – игриво возразил Петрович. – Карцер и здорового и молодого сгубит, а тут старичок.Затягивающийся треп был Шраму на руку. Он приготовил следующую спичку. А тут еще Чубайс включил магнитофон. Самому молодому и рыжему приспичило послушать музон. «Ладком, славно ты это удумал, щенок, – похвалил Шрам, – в отличие от главного Чубайса не выключаешь, а включаешь».– Оно так, да я тут с людьми пошептался, – продолжат говорить Шрам. – Впечатление такое, что Клим глубоко зарылся в местные дела, раскапывать стал, доискиваться, А вор он правильный был, беспредел и когда не по понятиям ой как не любил. Мог, выйдя из «Углов» правило учинить.(Вторая спичка не загорелась. Видать, серная нашлепка была с гулькин хер, тихо пшикнула и тут же потухла. Теперь Шраму добавилось заботы: от той, что загорится, поджечь эту, с халтурной головкой.)– Ну, чего он прилип, а?! – опять не усиделось Клешу, опять он взвился. – Нечисто, Петрович. Давай кончать!– Как «чего прилип»? – Если кому и можно пробить спокойствие Петровича, то явно не Клещу. – А помнишь, как фраерок один, вроде бы и не шибко смелый, пристал, зная, что до финиша осталось одно движение руки. Дескать, чем у нас дубинка нафарширована, свинцом или оловом, вцепился, как… хе-хе… клещ, ответь ему, и все тут. – Видимо, от дурного вляния шебутного кореша Петрович решил дальше не играться в игру «а как ты пришел к такому выводу». – Лады. Раз тебя не отпускает твой Сибирский дедушка… Сами работали, – с гордостью сообщил Петрович. – Этот старый мухомор крепким дедком оказался. И хитрым. Вроде обшмонали его сверху донизу перед засадкой в карцер, знали, какого волчару обыскивают, а протащил паскуда лезвие. Половинку лезвия. Ромку прикончил. По-шее полоснул. Как он при шмоне увернулся?– Ну, это не велик фокус, ты Копперфильда из дедугана не лепи, – встрял в рассказ «с Медным всадником». – Слыхал, некоторые умудряются под кожу пятки засаживать, типа как карманчик там сооружают. Или за щекой лезвие держат, а когда вертухай лезет пальцами в рот, перебрасывают языком с места на место.Неугомонный Клещ не дал о себе забыть.– Он с какими-то людями тут трендел за Сибирского. – И опять вскочил, вытянув по-рачьи руки. – Кто-то ему назвонил. Вызнать бы надо, а, Петрович? – И почти умоляюще: – Дай я его пощупаю. Он у меня запоет, а следов не будет, ты ж меня знаешь.– Баб щупать уже приелось, Клещара? – Это Чубайсу надоело слушать свой музон. – На мужиков потянуло?– Ты за базаром следи! – взревел Клещ имахнул рукой перед носом самого рыжего и молодого, словно муху ловил на лету. – Я ж тебя, шакала, одним плевком…– Ша! – одним возгласом прекратил свару Петрович.(Есть! Огонь управился с капроном. Путы разошлись в одном месте, и того достаточно, теперь ухватиться пальцами за свободный свесившийся кончик веревки – и легко размотается вся сучья запутка на запястьях. От маленькой своей победы Шрам отпустил поводья контроля. На миг. Спичка упала на кровать.)– Кстати, не мучился нисколько твой любимый дедуган, сразу отчалил от пристани.– Не страшно, что, когда-нибудь вскроется? Клим в уважухе по всей стране ходил. За него весь блатной мир на уши встанет, все до дна перевернет, а виноватых сыщет.– Так и за тебя могут?.. – Петрович чиркнул себя ногтем по горлу. – Какая разница, кого? За любого могут спросить. Так что не хрен мандражить, если не слабак.Если б он оторвался от шконки резко, заставив вздрогнуть кроватные пружины… если б молнией рванулся к столу, взбаламутив звуковую ровность скрипом подошв, тяжелым дыханием… если б… То вышло бы, как… ну как выливаешь на себя ведро холодной воды и враз взбадриваешься. Так он вскинул бы сук со своих мест, враз взведя их боевые пружины.Однако Шрам поступил в точности наоборот. Мягко, по-домашнему отлепился и неспешной, «само собой разумеющейся походкой» двинулся к столу. Ступая с ленивой развальцой, словно вышел на променад.У туповатого Клеща, первым с параши узревшего чудо, отвисла челюсть. Соображалка пока не включалась. Клещ по инерции продолжал срать.Трезвому-то человеку переварить такое черное волшебство нелегко, а подразмякшему от жидкостей, вовсе непросто. А уж пьяному да садящему спиной к событиям – и говорить нечего. Спиной сидел Чубайс. Петрович (чем удивил) въехал в перемену позже, чем «с Медным всадником». Лицо сучьего пахана по-детски обиженно вытянулось, мостами укоризны изогнулись брови.А вот татуированный лошадиным памятником вскочил немедля и, опрокинув стул, проворно схватил со стола кухонный нож, каким недавно нарезал ветчину. И даже заорал, пустив от испуга петуха: «Шухер!» Однако он сидел по дальнюю от Шрама сторону стола, ему надо было стол еще обойти.В то время, как один хватал нож, другой застегивал штаны, не попадая пуговицами в петли, Петрович привставал, а сидящий Чубайс всего лишь оборачивался. Шрам вышиб ногой табурет из-под самого рыжего и молодого. После дернул скатерть за край и накрыл этой тряпкой с красными цветочками шлепнувшегося на пол Чубайса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84