– Да, погода дрянь, люди дрянь, – прислушиваясь к радиоприемнику, бормотал комбат. – И ходят же по улицам все, как сговорились, или в черном, или в сером, словно, объявили день общенационального траура.А из динамика шли сообщения о том, что сегодняшней ночью на Кутузовском проспекте был взорван автомобиль, в котором находились известный московский бизнесмен, его водитель и охранник. Заряд взрывчатки, по мнению специалистов, подложенный в машину, был равен тремстам граммам тротила.Кто-кто, а Борис Рублев прекрасно знал, что такое триста граммов тротила, и ясно представлял всю мощь подобною взрыва. Конечно, «мерседес» – это не танк и не БТР, а трехсот граммов для такого автомобиля хватит, и даже за глаза.«Представляю, что там произошло… Наверное, всех троих разнесло в клочья».Так же Борис Рублев узнал, что на место происшествия прибыла группа и ведется расследование.«…Скорее всего, – бесстрастным голосом сообщил диктор, – смерть известного бизнесмена является следствием разборок преступных группировок, заполонивших всю Москву и держащих под контролем значительный сектор банковского бизнеса».– Какие бандиты? Какие группировки? – зло пробормотал комбат. – Чудится им все, одно время масонами пугали, потом коммунистами..«Люди как люди, ходят по городу, ездят на дорогих автомобилях, все неплохо одеты. В магазинах всего полно. Какие группировки? Какие преступные кланы? Полная чушь! Хотя, все может быть За месяц свободной жизни я уже многое узнал, многое повидал, но все еще никак не могу привыкнуть, что стреляют, взрывают, убивают не только на войне, а и в самой Москве, прямо на улицах. Мир сильно изменился. Да и люди изменились Хотя, в общем, наверное, хуже не стали. Думаю-то я так, словно сам в этом мире отсутствовал. А что? Можно сказать, просидел в консервной банке, пока срок моего хранения не истек».Комбат докурил сигарету, раздавил окурок в пепельнице и пригладил ладонью коротко стриженые темные волосы.– Ну что, – спросил он сам у себя, – чем ты, отставной майор Борис Рублев займешься сегодня? Опять станешь пить водку? Нет, пить сегодня я не буду, надо просто встретиться с ребятами. Ведь я обещал, что как только окажусь в Москве, обязательно наведаюсь. А свое слово комбат Рублев держит. Так что собирайся, надо проведать боевых товарищей, посмотреть чем они дышат, чем живут, чем занимаются.Портмоне оказалось во внутреннем кармане куртки. Комбат быстро оделся и перед выходом из квартиры взглянул на свое отражение.«А что, мужчина хоть куда! Одет бедновато, как слесарь-сантехник, а так ничего».Комбат взглянул на свои наручные часы.Они были единственной дорогой вещью в его гардеробе, дорогой и в прямом, и в переносном смысле. Механические швейцарские часы в золотом корпусе и с массивным золотым браслетом. Эти часы являлись трофейными, покупать такие ему бы и в голову не пришло, и, как считал Борис Рублев, они приносят ему удачу. Когда они у него на руке, он всегда остается в живых. Поэтому с часами комбат старался не расставаться.Откуда у него появились такое предчувствие и такие мысли по поводу часов, он и сам не помнил. Просто давным-давно, еще там, в Афганистане, он добыл эти часы, они лежали на столике в блиндаже, рядом с убитым афганским командиром, поэтому он и взял их, хотя многие говорили будто он снял их с убитого. Отвечать на сплетни и домыслы Борис Рублев считал ниже своего достоинства.Он и не подозревал, сколько может стоить этот хронометр. Только через несколько месяцев, когда майор-особист увидел на руке комбата эти часы и предложил ему тысячу долларов, Борис Рублев понял, что часы очень дорогие. Он не продал свой трофей ни тогда, ни потом. Часы всегда были при нем, даже в госпитале, когда он раненый лежал под капельницей.Когда комбат уже стоял у двери, вдруг позвонили.– Странно… Кто это? – пробормотал себе под нос Борис Рублев и, даже не глянув в глазок, резко открыл на себя дверь.Перед ним стояла девушка в спортивном костюме и белых кроссовках. Шнурки лежали на полу. На плечах у пришедшей накинута кожаная куртка.– Доброе утро.– Извините, – голос девушки нервно подрагивал.Комбат отошел на шаг в глубину прихожей.– Ну, проходи, проходи.– Спасибо.Он мгновенно узнал свою вчерашнюю знакомую – ту, которая кричала, что живет в этом доме. Девушка переминалась с ноги на ногу. Комбат смотрел на нее безмолвно, хитро улыбаясь.– Вы помните меня?Наконец он нарушил молчание.– Ну, что скажешь, Наташа?– Я не Наташа, а Лиля.– Хорошо, пусть Лиля. Так что скажешь?– Борис Иванович, – начала девушка, – вы извините меня.., нас… То есть, не меня, а моих приятелей. Они глупые, молодые. У Кризиса уже есть условный срок. А парень он неплохой, вы вчера могли этого и не заметить… Ой! Что я говорю!– Ну и что из того? Да проходи в квартиру, что стоишь на пороге? , – Я, знаете, Борис Иванович…– А откуда ты знаешь мое имя?– Мне сказала мама и участковый.– Участковый уже и к тебе приходил?– Да, еще вчера.– Ну, и что же ты хочешь мне сказать?– Я хочу извиниться, Борис Иванович, за своих приятелей. Они не хотели начинать драку.– Как это не хотели? Выходит, я ее начал, да? Захотел и начал?– Нет-нет, вы не поняли. Они не хотели, но начали, так бывает, не верите? – и девушка тут же расплакалась навзрыд так, как плачут уже не дети, а взрослые женщины.Она прижала ладонь к лицу, и ее плечи мелко-мелко задрожали.– Бывает, да…– Да успокойся ты в конце концов! Не люблю слез.Особенно не люблю, когда плачут молодые красивые девчонки. Пройди на кухню, садись.Не надо разуваться, я уже собирался уходить.– Я не вовремя?– Вчера было не вовремя.– Ой! Все в голове путается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16