Как будто они что-то в этом понимают. А мне только и хочется, чтобы в кои-то веки подумать о чем-то другом.– Выкинь это из головы. Как я.– Неужели ты вообще об этом не думаешь?– Нет, если получается.– А говоришь с кем-нибудь об этом?– Нет.– Почему?– Их там не было. Им этого не понять.– Я была там. – "Я была там. Я была там, и теперь я здесь". – Мне нужно поговорить об этом. И больше всего мне хочется поговорить об этом с тобой.Она чувствует, как его руки слегка скользят по выпуклостям ее ягодиц.– Ну давай. Ты не можешь противиться этому вечно.– Поговорить с тобой об этом?– Да.– Только с тобой? Ни с кем другим?– Только со мной.Секундная стрелка ее будильника отмеривает мгновения затянувшегося молчания.– Ладно. Но только с тобой. И наоборот.– Но я...– Если я доверюсь тебе, тебе придется довериться мне в ответ. Иначе ничего не получится.– Кейт, ты...– Ты и я, только мы с тобой. И только если я захочу. Или ничего.– Ты невозможна. – Он целует ее в макушку. – Ладно, договорились.Она кладет руку между его ног.– Знаешь, что говорят?– Что?– Что есть только два типа мужчин. Те, которые любят минет, и покойники.Он смеется.– Что ж, я уж, во всяком случае, не мертвец.Она реагирует на это игривым пожатием.– Вижу. * * * Вокруг темно, и Алекса рядом нет: от него остался лишь витающий над пустыми простынями запах. Кейт включает свет и, прищурившись, смотрит на будильник. Без четверти три.Он оставил записку на подушке. "Не смог заснуть, не хотел будить тебя. Приятных сновидений".Беглый и быстрый почерк, с небольшим наклоном вправо.Кейт знает: мало что раздражает больше, чем вид спокойно спящего рядом человека, когда у тебя сна ни в одном глазу. В этом смысле она не винит Алекса за уход, но все-таки ей бы хотелось проснуться с ним рядом.Ну что ж, может быть, в другой раз. Будем надеяться Она выключает свет и снова ложится спать. Четверг Яркие вспышки камер высвечивают останки того, что несколько часов тому назад было женщиной. Потное одеяло тяжелых, низких облаков усиливает духоту. В солнечные дни Абердин искрится, словно построенный из белого мрамора, но день выдается тусклый и облачный, гранит кажется холодным, угрюмым и лишенным цвета.Что весьма соответствует настроению Кейт, взирающей на вторую жертву Черного Аспида.Налицо тот же почерк, что и в прошлый раз. Кисти рук и ступни ног аккуратно отрезаны и так же аккуратно уложены вокруг шеи, а на груди снова оставлена черная гадюка, хотя на сей раз змея не бросается на людей, а лишь смотрит немигающим взглядом. Впрочем, Кейт и ее команда все равно стараются не нервировать рептилию.Черный Аспид снова выбрал рощу, на сей раз Толлохилл-Вуд в Бенчори-Девеник, к югу от городского центра и неподалеку от Дисайд-роуд. Сквозь пелену тумана видны высящиеся между лесопарком и побережьем штаб-квартиры нефтяных компаний. Коричневая, сплошь застекленная, элегантная резиденция "Тотал" и бетонный массив "Шелл".Тот же почерк и определенно тот же убийца. О подражателе говорить не приходится: подробности насчет змеи и ампутированных конечностей обнародованы не были. Но этот случай нельзя назвать и точной калькой с убийства Петры Галлахер. Кейт навскидку насчитывает три, нет, четыре различия. Для начала, эта жертва немолода. Ее волосы подернуты сединой, и комковатый клубок варикозных вен пятнает торчащие из-под задранного платья ноги. Во-вторых, ей перерезали горло: длинный, глубокий разрез под челюстью похож на второй, усмехающийся, рот. Во всем прочем это нападение выглядит менее свирепым и яростным, чем нападение на Петру. Колотых ран меньше, да и имеющиеся по большей части поверхностные. Если на теле Петры было четыре смертельные раны, то здесь только одна. Но более всего внимание Кейт привлекает следующее.В нескольких ярдах от тела валяется брошенный нож. Обычный кухонный нож, с черной рукояткой и гладким, острым режущим краем. Однолезвийный, как и предполагал Хеммингс.А на животе жертвы кучка дерьма.– Символ презрения, а? – предполагает Фергюсон, указывая на фекалии.Кейт качает головой.– Могу предположить, что это "медвежья болезнь".– Ну не скажи.– А ты вот о чем подумай – этот малый пребывает в жутком возбуждении и напряжении. Все его нервы оголены, и тут неожиданно его что-то или кто-то пугает. Обгадившись прямо над телом жертвы, он бросается бежать и даже роняет орудие убийства. Сам посуди, будь у него в обычае испражняться на жертву в знак презрения, он нагадил бы и на Петру.Кейт подходит к Хеммингсу и спрашивает:– Давно она здесь лежит?– Я не могу измерить температуру тела или оценить трупное окоченение, пока не уберут эту чертову змею. Но я бы сказал, не более нескольких часов.– Почему?– Нет никакого видимого разложения, а уж поверьте мне, при нынешней жаре на это не потребовалось бы много времени.Не говоря уже о том, что, случись это в дневное время, тело бы непременно кто-нибудь увидел. Кстати, Петра тоже была убита ночью.Кейт поворачивается к Фергюсону. В стеклах его очков она видит собственное, зеленоватое из-за затемняющего покрытия, отражение.– Ты понимаешь, что это значит? – спрашивает она.Он кивает.– Конечно. Блайки тут ни при чем. * * * В городе ведутся дорожные работы, что вынуждает Фергюсона сделать большой крюк через Джастис-стрит.– В семнадцатом и восемнадцатом веках это был один из главных въездов, – говорит он. – Тогда он назывался Джастис-Порт. В давние времена известных преступников обезглавливали, а их головы выставляли на воротах.– Да, – отзывается Кейт, – славная традиция. Я бы не прочь ее возобновить.Стиснув зубы, она лично направляется на встречу с Блайки.Он все еще спит, распростершись на койке, с наполовину отброшенным к ногам одеялом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126