Я не знал, что мне и подумать. Вокруг уже горела дискуссия. Члены комиссии
бегали из одного зала в другой Ц сравнивали варианты. Наконец Иван Матв
еевич подвел итог:
Ц Если автор не возражает, то комиссия все же считает, что надо принимать
второй вариант.
Первый вариант, по мнению Ивана, все же более внутренний, для использован
ия в стране, и он предлагает сразу же поставить вопрос о покупке композиц
ии для музея современного искусства.
Все кинулись меня поздравлять.
Я только приготовился до последнего защищать первый, мой вариант, нашел
аргументы, доводы. Но первой поздравлять бросается ко мне Маша. Тут она мн
е и шепнула: "Это тебе, папочка, безвозмездный подарок. Не сердись. Ты же сам
понимаешь, что главное здесь твое, кровное, н а р а б о т а н н о е".
У меня отлегло от сердца. Сразу же цепким взглядом я увидел, что в их карти
не надо уточнить, переписать, доделать. Доделаю. Вывезло! Перетянуло!
Но рано радоваться. Верить ли дочери? Может быть, она затягивает меня в нов
ую ловушку? Опять, как и раньше, я балансирую на узкой жердочке. Так ли откр
овенна и доброжелательна к отцу Маша? Боюсь! Я ведь сразу же, как вошел в за
л, увидел и то, что лицо женщины, на одну треть отвернувшейся от зрителя, эт
о лицо Марии-старшей! А ребенок, его мордочка Ц это копия с детского порт
рета Маши, который я писал много лет назад.
Один пью первую большую рюмку коньяка.
Добро или коварство? Выплыл или продолжаю тонуть? Я делаю последний греб
ок. Вроде светит солнце? День серенький. А может быть, я вижу это через слой
зеленоватой воды? Поговорить бы с дочерью, узнать бы по ее глазам свой при
говор. Не у кого спросить. Никого.
Пока все пили у меня в кабинете, вели умные разговоры, я все время Ц бочко
м, бочком Ц пытался протиснуться к дочери. Но почему-то она все время ухо
дила от меня, все дальше и дальше, ближе к двери, к выходу.
Но я не могу жить в неизвестности. Не могу! У кого же спросить мне сейчас? На
дрались, наелись, разошлись, облагодетельствовали. Никого.
Сейчас понесу ключи охраннику. Будь мужественным, мастер! Собирайся и ты
в свой одинокий дом, в холодную лисью нору, увешанную бесценными картина
ми. Что лыбишься, господин граф? Ты думаешь, твоя взяла? Заблуждаешься, бла
городное отродье. Пока еще жив. Сижу в твоей спальне, сижу за столом твоего
повелителя и попиваю коньяк Самтреста. Спускайся на рюмочку. Поднесу. По
днесу, так сказать, как представителю реликтовой эпохи. Ну, так за твое нав
еки истлевшее здоровье. Прозит! Чин-чин! Бом-бом! Виват, ваше превосходите
льство!
Не нравится мне сегодня господин граф. Что-то слишком зловещую корчит ро
жу.
И ты тоже задумал каверзу? Перенесу в запасник, зашлю в провинциальный му
зей!
Смир-но! Чтобы все стояли смирно, когда пьет Семираев. За собственное здор
овье. За собственную удачу. За свое место в искусстве!
Почему не слышу музыки? Почему не гремят виваты?
Смиррр-но! Сошлю! Уничтожу!
Все кончается, все плывет перед глазами. Кажется, как Командор, граф собир
ается сойти с картины.
А вы чего лыбитесь, великий князь? Грозить кулаком! Да вас наголо остригут
! Знаете, что за хулиганство бывает? А на пятнадцать суток в КПЗ не желаете?

И у госпожи музы в руках ведро помоев. Бунт?!
Теперь стены пошли в наступление. Сдвигаются? Пошли! Раздавить меня?
Не выйдет, господа хорошие. Я пока на коне. Я пока за столом. За императорск
им столом.
Я выпрямляю спину. Делаю значительное лицо. Это уже не просто Семираев, а н
ечто великое, могучее, грозное. Я чувствую, как и стол подобрался подо мной
, трепещет, налился силой.
Да, я не желаю жить в одной комнате с этой швалью на стенах. Предавать в тру
дную минуту. Но! Поехали! Пошел, стол!
Стол подчинился моему приказу: медленно, как конь командующего на параде
, он разворачивается на одном месте и не спеша, фронтом двигается к огромн
ому трехстворчатому окну. Мимо проплывают злобные лица ненавистных пор
третов.
Сейчас раздастся звон стекла. Но нет. Окна внезапно распахиваются, трепе
ща занавесками.
По-прежнему сидя в кресле за столом, эдакой колесницей я выкатываюсь в са
д. Я сижу с прямой спиной, положив кисти рук на синюю столешницу. Стол, как л
етающее блюдце, покачался над кустарником, над посеревшим снегом и медле
нно, будто вдоль по горке, пошел вверх. Это предназначено мне судьбой Ц вс
е выше и выше.
Внизу просматривается графский, совсем маленький, как макет, дворец, зам
ерший пруд, ниточка электрички. Спиралью огненной галактики мелькнул го
род, потом расплылись очертания страны. Вот завертелся арбуз земли. Темн
о.
Туман клубится, как в бане. Не видно даже бронзового бордюрчика. Ветер хол
одит щеки. Непривычно тихо, как в колодце. А может быть, я уже на том свете? Я
уже тень, которая ищет своего перевозчика? Мне страшно. Бо-юсь!
Возьмите мою бессмертную душу, но отдайте мне мое тело. Живое, теплое. Я не
хочу жить в пустоте. Не мо-гу!
Хоть бы что-нибудь на горизонте. Хоть звездочка. Хоть бы раздался свисток
милиционера. Ничего.
И вдруг я слышу родное, знакомое и любимое. Я узнаю по голосу. Так поет толь
ко моя знакомая, замечательная птица. Ворона, ты где? "Я здесь", Ц раздается
внизу, подо мною. Судьба зовет. Я срываюсь со своего кресла. И вдруг чувств
ую, что лечу.
Мои руки уже не так судорожно молотят воздух. Они обросли тяжелыми перья
ми, превратились в крылья, и я взмахиваю ими медленно, на вздохе. Я лечу все
ниже и ниже.
Вот уже земля мерцает, усадьба с распахнутым, несмотря на зиму, окном.
Теперь я лечу низко, почти над сугробами, лесами, холодными парками, и, тол
ько почувствовав запах гари, резко иду вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45