В результате они пировали у камина вареным рисом, помидорами, двумя ломтями хлеба и гроздью винограда. Невелика роскошь, быть может, но при тех обстоятельствах настоящий триумф.
И наконец теперь, когда она сидела в тепле, в сухой одежде и чистая, они начали говорить. В комнате царил полумрак, и хотя они давно согрелись, им все равно хотелось теснее прижаться друг к другу. Он должен был все время прикасаться к ней, удостоверяясь, что она действительно здесь.
— Зачем ты здесь? Ты с ума сошла?
За прошедший год в ее волосах появилась новая седина; она осунулась и приобрела изможденный, пугливый вид преследуемых и гонимых. Ее пальцы постоянно что-то теребили, и тут он осознал, что спокойствие и внутренняя уверенность, когда-то неотъемлемо ей присущие, исчезли. Одежда, исходившая паром у огня, была ей велика и сильно изношена — Жюльен только теперь понял, какого искусства стоила ее прежняя простота. Только глаза остались теми же.
А еще она пила. Третья рюмка домашнего коньяка (подарок фермера из Роэ, который гнал его сам) уже была допита.
— Я вспомнила, как ты накричал на меня, что я не обратилась к тебе, когда в прошлый раз попала в переплет, — сказала она. — Мне не хотелось опять выслушивать подобное. Вот только я не предвидела, что ты придешь так поздно. — Ее губы тронула слабая ироничная улыбка, углубившая морщинки, залегшие в уголках рта и на щеках. — Ну а если ты спрашиваешь, что я делаю во Франции, то это долгая история. Но если вкратце, то я на себе испытала, что уехать в Америку и попасть в Америку совершенно разные вещи.
— Так где же ты была весь прошлый год?
— На море и в разных портах. Я, кажется, месяцами сидела в приемных, дожидаясь, когда меня выслушают. Выслушивали меня с сочувствием, пока не доходило до принятия решения. Тогда все становилось коротко и просто. Нет. Большую часть времени я провела в Гаване. Приятный город. Судно пристало там, и вмешались американские власти. Они твердо решили помешать нам добраться до Соединенных Штатов. Все совсем просто: политики пообещали предоставить политическое убежище в Америке всем беженцам, кто о нем попросит, поэтому власти делают все от них зависящее, чтобы попросить о нем могло как можно меньше людей.
Она налила себе еще коньяку.
— Затем назад в Лиссабон, но нас оттуда вышвырнули. Потом — Испания, но и там было слишком опасно. Поэтому я решила, что, если меня арестуют, пусть уж лучше дома. Мне не хватало тебя, — заключила она просто.
— Что до ареста, это случится очень скоро, — сказал Жюльен. — Почти всех евреев уже арестовали.
Улыбнувшись, она порылась в сумочке и бросила ему удостоверение личности.
— Откуда оно у тебя?
— Еще одно мое произведение искусства. Я подделала себе разрешение на выезд, а теперь и на въезд. Оказывается, у меня к этому талант. А удостоверение личности изготовить совсем просто. Один мой друг в Лиссабоне, большой умелец, позволил мне воспользоваться своим печатным станком. Этим удостоверением я даже горжусь.
— Мадам Жюльетт де Валуа? — улыбнулся он. — Не слишком ли громкая фамилия?
— Одна моя знакомая девочка. В восемь лет она умерла от туберкулеза. Ее отец был членом Action francaise и большим антисемитом. Стать ею показалось мне забавным. Ну и если потребуется, я могу запросить метрику, понимаешь? Еще я сделала себе паспорт, из которого следует, что последние восемь лет я прожила во Вьетнаме, вот почему во Франции обо мне ничего нет. Вид на жительство в Ханое, въездная виза в Португалию через Лиссабон, а после все печати и штампы самые что ни на есть настоящие. Братьев и сестер у нее не было, родители умерли. Доказать, что я — не она, будет очень нелегко. Меня только беспокоит, что эти документы чересчур хороши.
— Как насчет свидетельства о смерти?
— Она умерла в Сен-Квентине, а в прошлую войну ратуша там была разрушена. Иными словами, она само совершенство, верно? С другой стороны, я без гроша, без крыши над головой, в чемоданчике только одна смена одежды, жить мне негде, и любой возможный источник дохода я потеряла вместе с прежним именем. Едва ли я смогу продавать картины. Впрочем, надо думать, никто их все равно не купит.
— Но в Авиньоне ведь я не единственный, кто может тебя узнать.
— Да. И я не была уверена, что это удачная идея. Но, как видишь, я здесь — накормлена, согрета и никто меня не тронул. И к тому же, глядя в зеркало, я сама себя едва узнаю. Удивительно, что ты меня узнал. Наверное, это любовь. Но, думаю, мне нужно отсюда уехать.
— Поедешь в Роэ. Там безопасно. И я смогу присматривать за тобой и позабочусь, чтобы у тебя больше не было неприятностей. Что до денег…
— А, да…
— У тебя их вовсе нет?
— Вот именно, — сказала она со странной беспечностью, будто признавая иронию случившегося. — Бог знает, что бы я делала, если бы не нашла тебя. Такое странное чувство — не иметь денег. Полагаю, мне следует чувствовать себя раскрепощенной, раз уж я освободилась от материальных благ. На самом же деле — ничего хорошего. Мне не нравится бедность. Не понимаю, в чем ее прелесть.
— Что-то я смогу тебе дать. Но я зарабатываю немного, отцовское имущество по большей части никакого дохода не приносит. И продать теперь ничего нельзя. Поэтому я тоже на мели.
— Тогда поедем со мной, — сказала она весело. — Станем вместе голодать и жить в духе простоты по Руссо. Ты будешь стрелять кроликов, а я жарить их для тебя. По вечерам ты можешь читать, а я буду штопать тебе носки.
— Так ты же не умеешь штопать носки, ведь так?
В его голосе прозвучала такая затаенная тоска, что Юлия расхохоталась. Вероятно, во Франции почти все ходили в дырявых носках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148