Барклай явно встревожен. Что ж, самый удобный момент продолжить допрос, заставить его раскрыться, возможно, даже намекнуть, что, представ перед судом, он будет выглядеть не слишком замечательно. Лучше всего сделать это прямо сейчас, неофициальным путем, и посмотреть, каков будет результат.
— Интересно, как это вам удалось обнаружить, — произнес он.
— Гм, — хмыкнула Флавия, не в силах придумать более подходящего ответа.
— Оба, разумеется.
— Простите?..
— Оба.
Флавия ничего не понимала, но помрачневшее лицо Барклая свидетельствовало о том, что он придает этой проблеме большое значение. Она закивала, как бы давая понять, что именно эта незначительная деталь ее и интересовала.
— Понимаю, — медленно протянула она, — понимаю…
И тогда Барклай, откинувшись на спинку кресла и глядя в потолок, принялся развивать тему, пока Флавия судорожно пыталась сообразить, о чем это он, черт возьми, ей толкует.
— Это продолжалось много лет, — сказал он. — Мне не следовало соглашаться, но Морзби не тот человек, которому можно было говорить «нет». Теперь я понимаю: то был только вопрос времени. Очевидно, что рано или поздно некий человек начнет проверять все эти колонки цифр, складывать и умножать, и увидит, что везде стояла моя подпись как человека, дающего санкцию на выплату. Ну и Тейнета, разумеется.
— Тейнета?
— Да, конечно. Ведь без него я работать не мог. Он проводил все оценки, подтверждал, что данные предметы стоят тех денег, которые был готов выложить за них Морзби. Сначала я думал, что Морзби принимает все на веру. К примеру, он говорил, что готов выложить такую-то сумму, а Тейнет объявлял во всеуслышание, что Морзби пожертвовал вещь стоимостью в эту сумму. Я думал, что старик ничего не подозревал. Я и сам долго ничего не подозревал, просто делал то, что мне говорили.
Барклай откашлялся, помолчал, затем продолжил:
— Разумеется, Тейнет считал, что старик часто переплачивает, но то была исключительно его прерогатива. Однажды он заметил, что эти долбаные европейцы просто дурачат его, и я начал вникать. Но было уже слишком поздно. Я так и видел эту картину. Приходит к нам инспектор налоговой полиции и говорит: «Мистер Морзби на протяжении многих лет избегал уплаты налогов. Утверждал, что платил за то или иное приобретение в два-три раза больше, чем на самом деле. И вы утверждаете, что ничего об этом не знали? Конечно, они бы ни за что и никогда не поверили в это. Оба мы были наивными людьми, слишком цеплялись за свое драгоценное место. И вот я продолжал переводить деньги, часть из них пристраивая на счет, а Тейнет делал приписки в оценочных документах, чтобы было что продемонстрировать налоговикам.
Наконец-то Флавия поняла, в чем дело. Но, чтобы убедиться уже окончательно, спросила:
— Значит, вы перевели в Европу четыре миллиона? Два из них пошли на оплату бюста, два других осели где-то на счетах у Морзби, верно?
Барклай кивнул:
— Именно. Процедура всегда была одна и та же. Морзби представил бы счет, свидетельствовавший, что бюст стоил четыре миллиона долларов. Тейнет тоже подтвердил бы, что он стоит четыре миллиона, а я заполнил бы все соответствующие бумаги, дающие Морзби право на снижение налогов. В результате получалось, что бюст обходился ему почти бесплатно.
— Ну а куда же девались те два миллиона, которые были реально выплачены за бюст?
— Автоматический трансферт владельцу со счета Морзби в Швейцарии.
— Да, но кто он? Скажите, а не могло так получиться, что деньги оседали на банковском счете Лангтона?
Барклай покачал головой и еле заметно улыбнулся:
— О нет. Одной из наиболее характерных черт Морзби была недоверчивость. Да и мир искусства его не слишком волновал. Он со своих служащих глаз не спускал. Я проверял, деньги к Лангтону не ушли. А в полиции мне сказала, что и к ди Соузе — тоже.
И, насколько понимала Флавия, ни к кому другому. Странно все же.
— Ведь все это было немного незаконно, верно?
Барклай кивнул.
— Ну и чему тогда равнялись общие накопления?
— Как раз сегодня утром подсчитал. Он потратил сорок девять миллионов, а заявил, что восемьдесят семь. Точно сказать сложно, но, по примерным прикидкам, ему удалось избежать налогов на общую сумму примерно в пятнадцать миллионов долларов.
— За какое время? Последние лет пять или около того?
Барклай окинул Флавию удивленным взглядом.
— О нет, что вы! За последние полтора года. И дальше дело пошло бы еще быстрее, поскольку его так грела идея создания Большого Музея.
Цифры впечатляли, о таких тратах не мог мечтать ни один итальянский музей. Но Барклая, похоже, занимали совсем другие проблемы.
— На взгляд налогового управления США, дело совершенно незаконное… Они там страшно мстительны. Терпеть не могу эту контору. Только законченные мерзавцы идут туда работать следователями.
Барклай невольно передернулся от страха и отвращения, а Флавия заметила:
— Но кто об этом знает? Полагаю, такие вещи всегда держатся в строжайшей тайне, ведь так?
Он кивнул:
— Да, конечно. Но думаю, множество людей подозревали неладное. Анна Морзби — уж определенно. Она даже просила меня передать материалы, уличающие Тейнета. Я, разумеется, отказался, потому что они уличили бы и меня. Но кажется, она их все-таки раздобыла. Не знаю, как. Лангтон тоже мог догадываться о происходящем. Но точно знали лишь Тейнет, я и Морзби. Вот почему из-за Коллинза разгорелся такой переполох.
— Из-за кого?
— Из-за Коллинза. Куратор, которого привез Лангтон. Он сказал, что сомневается в подлинности одного Халса, которого приобрел Морзби. Тут-то все и запаниковали, решили, что начнется расследование, и всплывут реальная ценность и цена этой картины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75