Я несколько раз посетил воскресные вечерние службы — надеялся увидеть какой-нибудь живописный ритуал вроде «змеиного», или ритуал исцеления, или, в одном случае, «церковный конклав», на котором предстоял суд над заблудшим братом, возжелавшим жену другого брата. Его непременно осудили бы, если бы не мой визит, смутивший участников действа настолько, что экзекуцию отложили, дав заблудшему отсрочку.
Большей частью я ограничивал свое сравнительное изучение конфессий дневными часами.
У других моих тогдашних земляков были иные воскресно-вечерние ритуалы. Гарри Рекс помог мексиканцу по имени Пепе снять дом в квартале от площади и открыть в нем ресторан. В семидесятых вполне приличная кухня Пепе имела некоторый успех. Пепе не мог устоять перед искушением щедро сдабривать каждое яство перцем, и блюда национальной кухни беспощадно драли горла его клиентов-гринго.
По воскресеньям в округе Форд царил «сухой закон». Спиртное было запрещено продавать в магазинах и подавать в ресторанах. В ресторане Пепе имелась задняя комната с длинным столом и дверью, запиравшейся на замок. В ней он разрешал Гарри Рексу и его гостям есть и пить все, что им угодно. Особым успехом пользовались его коктейли. Мы с удовольствием устраивали там веселые застолья, поглощая острые блюда и запивая их крепчайшими «Маргаритами». Обычно собиралось человек двенадцать, половина из которых были молодоженами. Гарри Рекс грозил убить каждого, кто кому-нибудь проговорится о задней комнате Пепе.
Как-то в ресторан нагрянула полиция с облавой, но Пепе внезапно забыл все до единого английские слова. Дверь в потайную комнату была заперта на замок и отчасти замаскирована. Пепе выключил свет, и мы минут двадцать сидели в кромешной тьме, продолжая, однако, пить, и слушали, как полицейские пытались общаться с Пепе. Особых причин для волнения, впрочем, у нас не было: городской судья Харолд Финкли сидел в конце стола, потягивая то ли четвертую, то ли пятую «Маргариту».
Воскресные вечера у Пепе зачастую были долгими и бурными, после застолья никто не мог сесть за руль. Я обычно шел пешком в редакцию и засыпал на диване у себя в кабинете. Там-то я и храпел, избывая дух выпитой накануне текилы, когда незадолго до полуночи зазвонил телефон. Это был знакомый репортер из крупной ежедневной мемфисской газеты.
— Вы собираетесь писать о завтрашних слушаниях по условно-досрочному освобождению? — спросил он.
Завтра? В дурмане я никак не мог сообразить, какой сегодня день.
— Завтра? — пробормотал я.
— Завтра, в понедельник, восемнадцатого сентября, — медленно, как недоумку, повторил он.
Слава Богу, относительно года у меня сомнений не было — 1978-й.
— Какие слушания? О чьем условно-досрочном освобождении? — переспросил я, отчаянно пытаясь проснуться и осмыслить информацию.
— Дэнни Пэджита. Вы что, ничего не знаете?
— Черт побери, нет!
— Заседание назначено на десять часов утра в Парчмене.
— Вы шутите!
— Ничего подобного. Я сам только что узнал. Судя по всему, это мероприятие не афишируют.
Я долго сидел в темноте, в который уж раз проклиная отсталость порядков в штате, где столь важные дела решаются такими неправомерными способами. Как вообще можно было вести речь об условно-досрочном освобождении Дэнни Пэджита? Прошло всего восемь лет после убийства и суда. Он получил два пожизненных срока, каждый из которых, даже по местным обычаям, составлял не менее десяти лет. Мы считали, что минимум двадцать мерзавец все же проведет в тюрьме.
Я приехал домой около трех, поспал часа два, потом разбудил Гарри Рекса, который долго не мог понять, кто говорит и в чем дело. Тем не менее, прихватив булки с сосисками и крепкий кофе, я прибыл в его контору к семи часам. Мы оба находились в дурном настроении и, копаясь в юридических справочниках, беспрерывно сыпали ругательствами, адресованными не друг другу, а расплывчатому и беззубому, устаревшему законодательству штата об условно-досрочном освобождении, принятому еще тридцать лет назад. Законодательные нормы определялись лишь в общих чертах, предоставляя политикам и чиновникам полную свободу действовать по собственному усмотрению.
Поскольку большинство законопослушных граждан с системой условно-досрочного освобождения не сталкивались, она не являлась приоритетным объектом внимания законодательных органов штата. А поскольку большинство заключенных в штате были либо бедняками, либо чернокожими, неспособными воспользоваться ее расплывчатостью в своих интересах, не составляло труда, приговорив к суровым наказаниям, спокойно держать их за решеткой. Но для заключенного со связями и средствами эта система была восхитительным лабиринтом противоречивых законов, позволявших совету по условно-досрочным освобождениям кое-кому делать послабления.
Где-то между судебной системой, системой исполнения наказаний и системой условно-досрочного освобождения два «последовательных» пожизненных срока Дэнни Пэджита превратились в два «взаимопоглощающих», то есть текущих параллельно, как объяснил мне Гарри Рекс.
— И что это дает? — поинтересовался я.
— Этот прием используется, когда на осужденном висит несколько приговоров. Если вытянуть их в цепочку, срок составит, скажем, восемьдесят лет, а если наложить один на другой — то от силы десять. Вот для чего это делается.
Я опять недоверчиво покачал головой. Гарри Рекс не стал скрывать раздражения.
Не без труда я дозвонился все же до шерифа Макнэта. Он говорил так, словно страдал от похмелья, как и мы, хотя был абсолютным трезвенником. Макнэт тоже ничего не знал о слушаниях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127