И мой отец, и дед, и прадед работали на их земле, и с ними никогда не обращались плохо.
— А Николь?
Мисс Калли просияла улыбкой — впервые за последний час.
— Ее сам Бог мне послал как вторую мать. Она одевала меня в платья, которые покупала в Мемфисе; когда я была малышкой, учила говорить по-итальянски, а в три года научила читать.
— Вы и сейчас можете говорить по-итальянски?
— Нет. Прошло слишком много времени. Она обожала рассказывать мне истории из своего детства, проведенного в Италии, и обещала когда-нибудь повезти туда, показать каналы Венеции, Ватикан, Пизанскую башню. А еще она очень любила петь и пристрастила меня к опере.
— Она была образованной?
— Ее мать получила кое-какое образование в отличие от мистера Россети и позаботилась о том, чтобы ее дочери умели читать и писать. Николь обещала, что я поступлю в колледж где-нибудь на Севере или даже в Европе, где люди гораздо терпимее, чем здесь. В двадцатые годы мысль о негритянке, посещающей колледж, казалась полным безумием.
Повествование разветвлялось в разные стороны. Мне хотелось кое-что записать, но я не прихватил с собой блокнота. История о чернокожей девушке, живущей в довоенном барском доме, разговаривающей по-итальянски и слушающей оперу, для Миссисипи полувековой давности была уникальна.
— Вы работали по дому? — спросил я.
— О да, когда стала постарше. Я была кем-то вроде экономки, но мне не приходилось трудиться так тяжко, как другим. Николь хотела, чтобы я всегда была рядом с ней. Не меньше часа в день мы занимались разговорной практикой на веранде. С одной стороны, она сама хотела избавиться от итальянского акцента, с другой — научить меня правильной дикции. У нас была учительница, прежде она преподавала в городской школе, но уже ушла на пенсию, мисс Такер, старая дева — никогда ее не забуду. Николь каждое утро посылала за ней машину. За чаем мы читали заданные накануне тексты, и мисс Такер исправляла малейшие неточности в нашем произношении. Занимались мы и грамматикой. Она расширяла наш словарь. Николь изводила себя учебой до тех пор, пока не заговорила по-английски безупречно.
— А почему не состоялся колледж?
Мисс Калли внезапно сникла, время рассказа подошло к концу.
— Ах, мистер Трейнор, это очень грустно. Мистер де Жарнетт потерял все в 1920-е годы. Он сделал крупные вложения в железные дороги, пароходство, ценные бумаги, и, лишившись всего едва ли не за одну ночь, застрелился. Но это уже другая история.
— А Николь?
— Она оставалась хозяйкой дома вплоть до Второй мировой войны, а потом вернулась в Мемфис вместе с родителями. В течение многих лет мы каждую неделю обменивались письмами, они до сих пор у меня хранятся. Николь умерла четыре года назад в возрасте семидесяти шести лет. Я плакала целый месяц. Я и сейчас плачу, когда вспоминаю ее. Как я любила эту женщину! — Ее голос становился все тише, и я по опыту знал, что скоро мисс Калли погрузится в дремоту.
Поздним вечером я углубился в архив «Таймс» и нашел в номере от 12 сентября 1930 года статью на первой полосе, посвященную самоубийству Захарии де Жарнетта. Подавленный собственным разорением, он написал новое завещание и прощальную записку своей жене Николь, после чего, чтобы избавить всех от забот, сам отправился в клэнтонское похоронное бюро. Вошел через черный ход с двустволкой в руках, нашел комнату для бальзамирования, сел, снял туфлю, обхватил губами ствол и спустил курок большим пальцем ноги.
Глава 14
В понедельник двадцать второго июня девяносто два из сотни кандидатов в присяжные прибыли для участия в суде над Дэнни Пэджитом. Как вскоре выяснилось, четверо из восьми отсутствующих скончались, другие четверо — просто исчезли. Почти все явившиеся выглядели готовыми к бою. Бэгги сообщил мне, что обычно кандидаты в присяжные понятия не имеют, какое дело им предстоит рассматривать, в случае если их отберут в жюри. На сей раз было иначе. Каждая живая душа в округе Форд знала, что грядет великий день.
Мало что в провинциальном городке способно привлечь внимания больше, чем процесс над убийцей, поэтому задолго до девяти утра зал суда был переполнен. Те, кому предстояло участвовать в отборе присяжных, занимали одну его половину, зрители — другую. Старый балкон, нависавший над нами, тоже едва ли не прогибался под тяжестью зрителей. Люди плотно стояли вдоль стен. В целях демонстрации силы шериф Коули созвал всех, кто имел право носить хоть какую-то официальную форму, и все эти люди с чрезвычайно важным видом, но безо всякой пользы вертелись в здании суда и вокруг него. Прекрасный момент для ограбления банка, подумалось мне.
Мы с Бэгги сидели в переднем ряду. Ему удалось убедить секретаря окружного суда, что аккредитованные на процессе журналисты должны занимать специальные места. Рядом со мной оказался газетчик из Тьюпело — симпатичный господин, от которого пахло дешевым трубочным табаком. Я сообщил ему все подробности убийства — не для печати. Моя осведомленность произвела на него большое впечатление.
Пэджиты присутствовали в полном составе. Члены клана сидели на стульях, придвинутых вплотную к столу защиты, заговорщицки сомкнув головы вокруг Дэнни и Люсьена Уилбенкса, как воровская банда, каковую они, в сущности, собой и представляли. Это были наглые, темные личности, я ненавидел их и ничего не мог с собой поделать. Как и большинство присутствующих, я не знал их по именам, но невольно прикидывал, кто из них мог быть тем неумелым взрывником, который пронес в нашу типографию галлоны бензина. В моем портфеле лежал пистолет. Не сомневаюсь, что и у них оружие было под рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127